быть собой, когда тебя нет рядом. Терпеть не могу, когда ты знаешь, что делается у меня в голове. Не думаю, что это очень смешно, Наташа, – я стараюсь, чтобы голос звучал спокойно.
– И не должно быть. – Притворная улыбка растягивает ее губы.
Она смотрит на меня. Через несколько мгновений облизывает пересохшие губы.
– Но ты не можешь говорить это серьезно?! – Снова появляется улыбка, но так же быстро пропадает.
– Не могу?
– Как все глупо, – говорит она с притворной серьезностью. – Но мило.
Такой ответ может означать все, что угодно.
Господи, я должен мыслить трезво и логично. А что еще я могу придумать? Больше ничего подходящего в голову не приходит.
Я чувствую, она и играет, и не играет. В такие минуты она сначала улыбается мне в ответ, а потом быстро меняет тему разговора. Кажется, в такие минуты ее личность раздваивается. Это не имеет никакого отношения к той простоте и легкости, которую мы испытывали, когда были вместе раньше.
– Ох, какой же ты глупый, я ж говорила тебе, ты ничего не понимаешь.
Наши глаза встречаются, и она фыркает от смеха. Она опять смеется. Потом она берет все под контроль и сидит насупившись. И так, как будто этот ведущий подрывную работу смех и вовсе не звучал, она вздыхает глубоко и говорит:
– Так странно, странно себя чувствую.
Я сразу понял, что ее агрессивность прошла.
– Мне так стыдно, – сказала она. – Tы слушаешь, да? Это очень важно для меня, правда. Надеюсь, что не вызвала у тебя антипатии.
– Вовсе нет, – качаю я головой.
– Все, что я делала эти годы, – это делала свою клетку повыше и попросторнее. У каждого из нас своя клетка.
– У меня нет, – говорю я убежденно.
– Тогда ты счастливый человек. Ты не сердишься на меня?
– За что?
– Ну, не знаю. Мне кажется, что я тебя использую.
Я опять чувствую, как ей одиноко.
– В этом нет ничего смешного!
– Конечно, нет.
– Тогда прекрати смеяться.
– А что тебе мешает?
Она выглядит очень озадаченно и кажется мне глупой, потому что ничего не понимает. Я вижу, как она старается подобрать слова и, так и не высказав их, отбрасывает как непригодные.
Я чувствую себя так, словно мне нанесли, и сделали это преднамеренно, один за другим несколько ударов, нацеленных куда-то прямо в грудь. От этих ударов мне так больно, что я задыхаюсь, почти готов хватать воздух ртом.
Отвернувшись от меня, Наташа какое-то время смотрит в окно, а потом начинает говорить сама. Она умеет, когда задается такой целью, быть жесткой, злой.
Я склоняю голову набок, как бы в знак подтверждения, пытаясь тем самым дать ей понять, чтобы она продолжала. Если кто-то спрашивал у меня совета, то вряд ли извлекал из него много пользы. Можно все делать по-своему. Можно. Но я уже научился бояться.
– Ты
