пришлось базлать с Кузинцовым…
– А это кто такой?
– Помощник.
Кашляев удивился:
– Не твой уровень. Чем тебе интересен помощник?
– Интересен… Доктор наук, кстати говоря…
– Как его зовут?
– Федор Фомич… А что?
– Да ничего, фамилия больно расхожая… Кстати, мне неясно, какое отношение ко всему этому делу имеет Каримов? Ты будь поаккуратней, все же пока еще он премьер-министр автономной республики, возможны национальные амбиции…
– По-твоему, критиковать надлежит только русских? Башкиры, евреи и литовцы – неприкасаемы? Какой же мы тогда интернационал?
– Я тоже так считал… Пока не нагрелся…
– На чем?
– Руководителем ансамбля «Ритм» был Юозас Якубайтис, начался визг, мол, шовинизм, и все такое прочее… Так что поаккуратнее с Каримовым, мой тебе совет… Есть Горенков, им и занимайся…
– Он – звено в цепи.
– Какой цепи? – Кашляев пожал плечами. – Не буди химеру всеобщей подозрительности.
– У меня факты. А как говорил наш великий кормчий, факты – упрямая вещь.
– Я не вижу фактов. Я вижу фрагменты.
– Правильно. Ты видишь кирпичи, готовые к кладке, но еще многого не хватает, и нет раствора… Я в поиске, забросил сети, на днях придут ответы – с именами, телефонами, ссылками на документы… Отобьешь мне еще пару дней свободы?
– Попробую. Но не обещаю: запарка в связи с конференцией, будет много работы… Мой тебе совет, – повторил он, – обозначь тему, повесим дело на прокуратуру, пусть они пишут развернутое объяснение, в конце концов ты не частный детектив…
Кашляев все же отбил мне еще один день; утро я провел у старика Маркаряна – он передал мне целое досье: «подарок от старика молодому волку, дерись, Ванюша, пока молод!» Когда мне исполнилось тридцать, я сидел у иллюминатора АН-24, выбив командировку на БАМ; в небе сочинил стихи: «Мне тридцать, мне тридцать, мне скоро шестьсот, минул мой последний молоденький год…» А что, правда, после тридцати все мы едем с ярмарки, Пушкин себя ощущал стариком, а сколько уже написал?! Писарев? Погиб в двадцать три… Добролюбов? До тридцати не дожил… А Лермонтов? Будь проклято мое разгильдяйство, не умеем мы работать, обломовы, маниловы, только б облегчить душу в застолье, сплошные соловьи… Вот они, издержки демократии: работай не работай, все равно зарплата капает, да и народ у нас добрый – сегодня я тебя накормлю, завтра ты меня, так всю жизнь можно просвистеть, никакого страха за завтрашний день.
После второй встречи с Маркаряном, бесед в Академии архитектуры (выяснилось, что именно Чурин подписывает заказы художникам на оформление новых объектов), разговоров по телефону с Каримовым (он мне дал свой домашний номер, «жена не так страшна, как секретарь, у тех врожденный инстинкт охранения
