времени, так как считал уход за внешностью долгом всякого цивилизованного человека, и когда наконец спустился в бельэтаж за ученицей, та уже ждала его в дверях светлицы с нахмуренными бровями. Выходить к гостям без сопровождения юной барышне было бы неприлично, и Луций подумал, что Ульхен сердита от нетерпения, но ошибся.
– Я знаю! – воскликнула медхен, блестя глазами. Она быстро обучилась чисто говорить по-русски, не то что ее солдафон родитель. – Вы сейчас будете стыдить меня! Вы видели меня на крыше!
Смущенной она не выглядела. Смутился Луций.
– За что же вас стыдить? – пролепетал он. – Вы, верно, желали полюбоваться небом…
Но девица была с характером. Предложенной уловкой она не воспользовалась.
– Ничего подобного! Я даже рада, что всё раскрылось!
– Что «всё»? – удивился Катин.
– Что я подглядываю за вами! Каждый день! И утром, когда вы делаете гимнастические экзерциции в одних подштанниках! Желаете знать почему?
– Нет! – малодушно воскликнул он, но решительную барышню это не остановило.
– Потому что я безумно обожаю вас! Меня кидает в дрожь, едва я вас увижу! Вы – единственный резон моей злосчастной жизни! – На глазах у Ульрики Карловны выступили прекрупные слезы. – А ежели я для вас только девчонка, то так и знайте – я жить не стану! Пусть лучше Всевышний призовет меня в свои недра! Я не нахожу более ничего, что меня прельщало бы на сем свете!
– Погодите, – попробовал остановить ее излияния Луций. – Это же строки из «Клариссы», которую мы с вами давеча читали в российском переводе. Право, я более не стану знакомить вас с современными романами. Под их воздействием вы выдумываете себе чувства, каковых по вашему детскому возрасту испытывать еще не можете. Точно так же я в четырнадцать лет вообразил, что влюблен в соседскую булочницу-чухонку.
Но барышню было не сбить.
– Да! Я говорю словами из романа! – в запальчивости вскричала она, блестя мокрыми глазами. – Однако если я не могу сыскать подлинных слов, это не означает, что у меня нет подлинных чувств!
Невзирая на щекотливость ситуации, педагог в Катине не мог не отметить, что это недурно сказано, и мысленно поставил ученице «весьма похвально».
– …Вы молчите… – всхлипнула Ульрика Карловна. – Ах, я знаю, в чем дело! Во всем виновны эти проклятые прыщи! – Она раз и другой сильно шлепнула себя по щекам, в самом деле украшенным обычной подростковой сыпью. – Я погибла, коль вы не ответите мне взаимностью…
И тут же, безо всякого перехода, обратилась от девичьей меланхолии к холерическому припадку:
– Нет, я догадалась! Причина вашей холодности – моя мачеха! Эта мерзкая сарделька завладела вашим сердцем! Я убью ее и себя!
Здесь Луций пришел в еще большее смятение, ибо догадка буйного ребенка была не столь далека
