что ж, если утро должно принадлежать им, то ночь-то ведь наша.
Хатан Батор хлопнул в ладоши. Из-за перегородки в юрту вошел высокий парень.
– Это мой сын, – сказал Максаржав. – Он проводит тебя к красным.
– Вот это, – он написал что-то по-монгольски, – ты отдашь Сухэ Батору, – сказал он сыну. – А ты своим, – продолжал он, глядя на Сомова, – скажешь: завтра над Северным войском Максаржава будет развеваться красный флаг Сухэ Батора. Пусть шлют помощь, один я не продержусь, одного меня Унгерн сломит, но вместе мы сломим его.
МАЛЕНЬКАЯ КОМНАТА ЧАСОВЩИКА В КЯХТЕ. Натяжно звонит звонок. Часовщик отпирает дверь, и в комнату вваливается Сомов. Он секунду стоит на пороге, а потом как подкошенный падает.
– Завтра, – прошептал он, – утром.
Достал листок бумаги, положил рядом с собой в лужу, которая стекает с его одежды.
– А теперь – спать.
ЯРКОЕ, ОСЛЕПИТЕЛЬНОЕ СОЛНЦЕ. Полощут по ветру багряные стяги русской и монгольской революции.
Горн разрезает пронзительным боевым призывом тысячные колонны всадников. Атака, атака, конная атака! Сверкают клинки, тонким свистом гонят врага монгольские конники, лавина несется с гор, лавина монгольских всадников, словно вся Монголия поднялась под знамена Сухэ Батора против Унгерна.
Бегут унгерновские войска, бросают технику, сдаются в плен.
Унгерн с монгольской сотней, полосуя нагайками всякого, кто боится вступить в бурную реку, заставляет людей переправляться вплавь. Тонут люди, гибнут люди. Ржут кони, захлебываясь в яростном потоке воды.
На тот берег, скрывшись от преследования, выбралась всего половина. Мокрые, яростно ругающиеся, скрываются в синем сосновом бору.
ВЕЧЕР. Лагерь Унгерна в горах. Возле костров сушатся солдаты. Тихо ропщут люди возле костров:
– Вандижанцана казаки расстреляли с внуками…
– А Харцкоя повесили…
– Надо к Сухэ Батору идти сдаваться…
– Как животные, в лесах гнием…
– Моего брата шомполами забили…
И не думают люди, что к их словам так жадно прислушиваются: Мунго, старый борец Ванган и Дарима, спрятавшиеся в кустарнике возле ручья.
Палатка Унгерна. Унгерн лежит на кошме – желтый, высохший, Усы обвисли, лицо то и дело сводит судорогой. Возле него – доктор. Унгерн шепчет:
– Ну, доктор, где же? Колите! Не могу!
– У меня кончились ампулы.
– Что?!
– Я запасался на победу, а не на бегство… Здесь нет аптек, барон.
– Что?! – визгливо спрашивает Унгерн, хватает доктора за отвороты френча. – Что?! Сволочь! Сволочь! Ну, миленький, ну, хороший, я молю тебя, уколи меня, а?
– Я пойду, – сказал доктор. – Не могу больше. Я был с вами, барон, я долго был с вами, но я не могу больше, я уйду.
– Доктор, ну что вы, доктор! Простите меня, доктор, только будьте со мной, доктор! Я же не могу один,
