Она с такой детской радостью все это принимала, что людям доставляло удовольствие ей дарить. Она помнила, кто, в каком году, в какой день, при каких обстоятельствах и чем ее угощал. Всех своих благодетелей она ежедневно поминала в молитвах.
Евдокия любила работать, как она говорила, «по снабжению». Стояла часами в очередях за стиральным порошком, за туалетной бумагой, за какой-нибудь заграничной одежонкой, которую советская власть иногда выбрасывала на прилавок. С удовлетворением сообщала мне: «Соды купила в ниверсаме 30 пакетов (это 7 кг). Тебе не надо?»
Митрополит Сурожский Антоний (Блюм) на службе в Ленинградской Духовной Академии
Бывало, рассмешит меня, а потом скажет, что в посту смеяться нельзя, можно только чуть улыбнуться, что Спаситель не смеялся.
– Тогда зачем Вы мне рассказали, как наколотили марганцовки, выпили аверьяновки и еле-еле добежали до винитаза?
– А так и было, Марийка, так и было.
Когда Евдокия с Пончиком возвращались со службы, в монастырском саду даже вороны переставали каркать. Евдокия старалась как можно громче отвечать своей подруге, которая тоненьким скрипучим голоском задавала ей бесконечные вопросы. Диалог велся в лучших юмористических традициях: обе были серьезны и сосредоточены только на предмете разговора.
Евдокия в молодые годы
Обычно я занимала среднюю позицию между ними, выполняя роль переводчика, а когда мне это надоедало, я отпускала вожжи разговора, и он лился с обеих сторон – каждая говорила о своем.
Я наслаждалась колоритным языком Евдокии. Мне с ней было интересно и весело: «Марийка, в пятницу панастас!» Когда она заболела, я убеждала ее попить горячего молока для скорейшего выздоровления.
– А что ж я теперь буду молоко исть, когда до Рождества палкой докинуть. Уж перетерплю, хоть и больная.
Когда любители давать советы предлагали ей поменять комнату, чтобы избавиться от злой соседки, Евдокия очень внимательно их выслушивала, кивала, соглашаясь с их доводами, а потом спокойно заключала: «От волка убежишь, на медведя нарвесся».
Мне она рассказывала историю, как две прихожанки решили съехаться в одну квартиру и что из этого потом вышло.
Как только наступал очередной пост, Евдокия делала попытки к примирению со своими соседями, но помириться ей не удавалось. «Я тоже не сахар», – сокрушалась она.
Валентина Александровна и попыток не делала. Она была непоколебимо уверена в своей правоте: «Я старый человек, и они, молодые, здоровые, должны считаться со мной. Зачем они открывают на кухне форточку? Ведь мне холодно».
Страдая глухотой, она часто жаловалась, что священники «тихо говорят»: «Ну как же это так! Я стою почти рядом с отцом N и ничего, ну ничего не слышу! Только “плоть, плоть, плоть, плоть!”»
Евдокия все себя корила, что плохая молитвенница, что больше занята земной суетой, чем мыслями о божественном. Под
