предположений об устройстве мира. Для христиан было очень важно, что Земля – центр Вселенной. Точно так же многие верили, что именно сердце каким-то образом делает нас людьми, но оказалось, что оно – насос из мяса.
Я думаю, то же самое касается понимания, что наше бодрствование, сон, злость, страх – это просто функции физического мозга. Принять нашу нейронную суть очень непросто. Это назвали «нейроэкзистенциализмом», и это довольно точное определение. Мы не привыкли думать о себе подобным образом.
– Почему нам так сложно увидеть, чем мы являемся на самом деле?
– Отчасти это связано с эволюцией нервных систем. Нужно ли мозгу знать о себе? Мы можем прекрасно обойтись без этой информации, как обходимся без знаний о том, как печень отфильтровывает токсины. Но прекрасно, конечно, что наука позволяет нам знать.
– Огорчают ли Вас какие-либо результаты исследований нейронауки?
– Я бы сказала, что нет. К этому надо привыкнуть, но меня они не шокируют. Конечно же, я понимаю двойственное отношение людей. С одной стороны, их завораживает, что болезнь Альцгеймера у их матери объяснима, но, с другой стороны, они думают: «Как же так, моя любовь к моему ребенку – это всего лишь химия нейронов?» Да, так и есть. Но меня это не беспокоит.
– Похоже, Вы считаете естественным, что наука о мозге вызывает протест. Что привело Вас к этому заключению?
– Многие годы я преподавала философию нейронауки, и мои студенты часто спрашивали, не шокирует ли меня то, что мы – всего лишь мозг. Не беспокоит ли это меня? Мы обсуждали, почему это беспокоит их. Я знаю, некоторые люди испытывают опасения и противоречивые чувства.
– Вы согласны, что многим высшим функциям, в том числе сознанию, сну и сновидениям, пока нет удовлетворительных объяснений. Мы правда готовы утверждать, что мы – это наш мозг?
– Верно, у нас пока нет адекватных объяснений для явлений, и важно не переоценивать ситуацию. Но все новые данные, которые мы получаем, указывают именно на это.
– Вы говорите, что нейронаука оспаривает веру в такие вещи, как существование души и жизнь после смерти. Но такая вера все еще широко распространена?
– Думаю, в разных культурах по-разному. Возможно, в Британии меньше необходимость оспаривать такие идеи, но здесь, в Америке, это важно. У многих людей, не обязательно с сильными религиозными взглядами, есть чувство, что после смерти есть что-то еще.
– Даже тех людей, которые в целом приняли нейронауку, беспокоят некоторые идеи – например, свобода воли. Она у нас есть?
– Лучше задать вопрос, есть ли у нас самоконтроль – и эволюционное объяснение ему несложно разглядеть. Нам необходима способность держать цель, несмотря на отвлекающие моменты. Нам необходимо подавлять некоторые импульсы. Мы действительно кое-что знаем о нейробиологии самоконтроля, и нет сомнений, что мозг демонстрирует самоконтроль.
