минут после побега Мэри, как со стороны заднего двора послышались голоса: за Пег заехали три старшеклассника и две подружки – все слишком молодые для того, чтобы иметь водительские права. Она тотчас же отправилась с ними в кино.
Обе девушки прекрасно знали, что родители вернутся с танцев далеко за полночь.
Строго говоря, в этом случае ответственность за бабушку переходила к тринадцатилетней Бонни, но Бонни и ответственность – понятия несовместимые. Иногда Майк думал, что на свете нет ни одной девочки, чье имя до такой степени не соответствовало бы ее внешности[47]. В то время как все младшие О’Рурки – и даже Майк – унаследовали прекрасные глаза, привлекательную внешность и свойственные ирландцам обходительность и такт, бедняжка Бонни была толстухой с тусклыми карими глазками и еще более тусклыми каштановыми волосами, обрамлявшими землистого цвета лицо, испещренное ранними юношескими угрями. Кроме того, Бонни, к сожалению, умудрилась перенять худшие черты характера матери, когда та была трезва, и злобную агрессивность отца, которую он проявлял лишь в пьяном безобразии. Вот и теперь Бонни шмыгнула в спальню, которую она делила с семилетней Кетлин, выставила младшую сестренку за дверь, заперлась и отказалась открыть, даже когда та ударилась в слезы.
Кетлин была самой хорошенькой из сестер О’Рурк: рыжеволосая, голубоглазая, с розовым, очаровательно веснушчатым личиком и потрясающей улыбкой, которая заставляла отца рассказывать легенды о сельских красавицах Ирландии – той самой Ирландии, в которой он никогда не бывал… Кетлин была неоспоримо прекрасна. Но так же неоспоримо она была умственно отсталой и в возрасте семи лет все еще ходила в детский сад, в то время как ее сверстники прилежно осваивали в школе премудрости чтения и азы арифметики. Иногда ее отчаянное старание понять простейшие вещи заставляло Майка выскакивать во двор и, спрятавшись в туалете, в одиночестве бороться с подступавшими к горлу рыданиями. Каждое утро, помогая отцу Кавано служить мессу, Майк молился, чтобы Господь помог его сестре стать такой, как все. Но Бог что-то не спешил откликаться на просьбы мальчика, а замедленное развитие Кетлин становилось все более и более очевидным.
Майк успокоил Кетлин, приготовил ей на ужин тушенное мясо с луком, картофелем и густой подливкой, а потом уложил малышку в кровать Мэри, стоявшую наверху, под низкими стропилами.
Убедившись, что с сестренкой все в порядке, он спустился вниз, к Мемо.
Майку было девять лет, когда с Мемо – матерью его мамы – случился первый удар. Он помнил, какой переполох начался в доме, когда бабушка вдруг перестала быть привычной для всех властной хозяйкой на кухне и превратилась в умирающую женщину в гостиной. Майк не знал слова «матриархат», но помнил функциональное определение: старая женщина в переднике в горошек, вечно толкущаяся на кухне или что-то шьющая на своем излюбленном месте в гостиной, без труда умевшая решить любую проблему и найти выход из любого положения, единственный человек,
Bonny
