настоящий боец знает, что одними кулаками победить нельзя. Только воля, только мужественное сердце может даровать тебе победу! Судьбе было угодно, чтобы мы с ним сошлись один на один на обочине дороги, и очень скоро я швырнул его мордой о придорожные камни. С тех пор его душит лютая ненависть, которая с каждым днем становится все сильнее. Раб? Не было на свете более рабской души, чем у него! Он истязает замученных, усталых мулов только потому, что ему охота почесать кулаки! Да, Бад с радостью превратил бы себя в паровой каток, если бы это прибавило ему силы в руках!
А поглядите-ка на того парня рядом с ним, долговязого, с шеей, как у жирафа, и с пальцами, словно щупальца. Это Сэм Уоррен. Взгляните на него, ваша честь, он того стоит. Этот человек может разобрать винтовку в кромешной тьме, а потом собрать ее, не потеряв ни единой крошечной детальки! Он обожает похваляться, что жизнь любого в этом городе у него в руках, достаточно лишь спустить курок! Сэм так долго воображал себя хозяином жизни всех и каждого, что сам в это поверил. Но так было только до его встречи со мной на узкой дорожке. Я с первого же выстрела сделал в нем дырку. Этого было достаточно, чтобы он поднял лапки вверх, да так и остался на дороге поразмыслить на досуге. Вот вам еще один раб, ваша честь, раб своей винтовки, будь она проклята! Эта его рабская сущность выпирает из него прямо сейчас – только взгляните, что у него под мышкой!
При этих словах Сэм Уоррен побледнел и сорвался со скамьи присяжных с проворством, неожиданным для такого длинного, неуклюжего человека. Он яростно оскалился, словно пес, готовый вцепиться в горло любому, кто осмелится встать на его пути.
А Дестри мягко заметил:
– Ну, что скажешь, Сэм? Если это не так, можешь назвать меня лжецом. Ты ведь поклоняешься своему оружию, словно какому идолу! Ни на минуту не можешь выкинуть его из головы. Держу пари, даже ночью видишь его во сне, словно женщину, а болтая со старым приятелем, нет-нет да поглядываешь на него, выбирая пуговицу, в которую нужно попасть, чтобы выстрел оказался смертельным.
– Мистер Дестри! – Судья невозмутимо поднял руку, голос его был совершенно спокоен. – Мне думается, вы и так уже успели оскорбить большинство присяжных. Может, достаточно?
– Потерпите, осталось уже немного, – объявил Гарри. – Единственное, что я хочу, – это разобраться с дюжиной мне равных людей. Кажется, так вы их назвали, ваша честь? Поэтому хочу, чтобы вы посмотрели на Джерри Венделла, для которого нет Бога, кроме его портного, на Клайда Оррина – прихлебателя, готового пожать любую руку, лишь бы нашелся желающий ему ее протянуть, и особенно на Лефти Тернбулла – этот ненавидит меня от всей души с тех самых пор, как я обошел его и первым подал заявку на участок в Кристалл-Маунтинз. О, а вот и Фил Баркер! Так, значит, и он здесь! Неужто вы забыли, сколько раз его проклинали за любовь к идиотским розыгрышам? Да ведь с ним сладу не было до тех пор, пока он вдруг не получил письмо от девушки с просьбой навестить ее вечерком, а когда полез через забор, его вместо девчонки ждали злющие
