его по извилистой серебряной ленте Мадре де Диос в молодой расцветающий город Сан Доминго, а оттуда пилот по имени О'Мара доставит его к цивилизации. Фарли возвращался в «страну Господа» – в учебниках географии ее называют Соединенными Штатами Америки, и очень торопился, потому что опытного полевого геолога ждала должность профессора в Гарварде. Он соскучился по миру кинотеатров, коктейлей и кампусов. К тому же на этот раз ему повезло: он только три недели в поту вымывал яд джарараки из своих внутренностей. Он решил не давать этим извивающимся маленьким чудовищам шанса на второй укус.
Так я отправился в Америку с будущим герром профессором, и по правде сказать, мне это не было неприятно. Дело в том, что за последние месяцы я вдруг обнаружил, что мужчины делят мир с удивительными существами, которые называются девушки: здесь, в болотистых джунглях Перу, я встречу мало представителей этих существ, но мне дали понять, что в Америке они так же обычны, как carrapato do chao, земляной клещ, в этой части мира.
Больше я своего отца не видел. Через девять месяцев нефтяной взрыв в высокогорье Ирака отправил его в Эльдорадо или Валгаллу, где любители приключений проводят вечность. Боже благослови его: мир без него стал беднее.
Чтобы не заполнять страницы описанием чудес Америки малых городов, которые и так знакомы моему читателю – если этот необычный рассказ преодолеет триста девяносто миллионов миль пространства и попадется на глаза человеку, владеющему английским, – я пропущу следующие несколько лет, дав лишь краткое резюме.
То, что я до этого совсем не учился систематически, оказалось серьезной помехой. Но мистер Фарли, теперь профессор Фарли, бывший in loko parentis[1], объединил усилия многих преподавателей. А я, к всеобщему и особенно своему собственному удивлению, оказался способным учеником. И вскоре почти догнал своих ровесников. Наконец я увидел школу и понял, что по-своему это не меньшие джунгли, чем Матто Гроссо. И в конце концов покорил и тайны деления столбиком.
Фарли преподавал в Гарварде, но я по некоторым причинам окончил курс в Йеле. Я опущу эти годы: они прошли для меня счастливо. На футбольных полях я ломал кости не чаще других, и сердец тоже было разбито под золотой коннектикутской луной не больше среднего. Да и на моем сердце остались всего одна-две царапины; но все это часть процесса, который философы называют взрослением.
Странно, однако, что несмотря на все возбуждение футбольных схваток, больше удовольствия я испытывал с рапирой в руке. Чисто случайно я обнаружил способности к фехтованию и через два года был капитаном команды фехтовальщиков Йела. И это, наряду с цветом волос и глаз, оказалось неожиданным благословением, когда я сражался в черно-алых джунглях Танатора, – но я опять забегаю вперед.
Хотя я стал американским гражданином, страсть к бродяжничеству слишком глубоко поразила меня, я слишком рано познал ее радости, и спокойная академическая жизнь меня не
вместо родителей (лат.)
