спросил он, завершив укладывание застывшего масла на хлеб.
— Сейчас лето, зачем? — удивился Гордеев, придвигая сахарницу ближе к гостю.
— Да не пью я с сахаром! — досадуя сказал Елисей. — А про лето ты зря. Если не фрукты, то ягоды надо есть круглый год. У нас на севере мы клюкву, например…
— А у нас не север, а Москва. — Гордеев достал из кухонного шкафа большую проволочную вазу-финифть, наполненную конфетами. — Вот тебе вместо клюквы. Какие-то карамельки. Ирис, по-моему, тоже есть.
— А помнишь, я тебе клюкву привозил? — продолжил Елисей.
— Помню, конечно. И калину ты привозил, и морошку…
— И еще привезу. — Елисей копался в конфетнице, выкладывая на стол некоторые приглянувшиеся ему конфеты. — Вот видишь! — вдруг воскликнул он. — Ты, наверное, и сюда давно не заглядывал. Молоко-то у тебя есть.
В пальцах у Елисея был квадратный пакетик с надписью «Аэрофлот».
— Хоть сухое, а все же…
Гордеев был несколько растерян.
— Верно, молоко. Но я не помню…
— Летал, что ли, куда?
— Да я немало летаю, но…
— Небось не только по СНГ.
— Да, — рассеянно проговорил Гордеев. — Недавно летал в Германию… Может, прихватил из самолетного обеда.
— Как чувствовал, что мне понадобится. — Елисей вновь взялся за нож и продолжил свою обычную мелодию: — Вот, в Германию летаешь… Во Франции бывал, в Англии…
— В Соединенных, понимаешь, Штатах… — поддержал тон Гордеев, но сделал это почти машинально, думая о другом.
— А я дальше Череповца никуда не заезжал, — не принял подсказки Елисей. — Квартиры не нажил. Семьи нет. Здоровье никуда…
— Лис, мы же давным-давно уговорились, что проблемы быта не обсуждаем. Только бытия. — Гордеев налил себе чаю, заваренного по способу, взбадривающему, если пил накануне водку или что другое крепкое. — Кому нравится кофе, кому — чай, и каждый пьет свое пиво.
— И пива приличного я давным-давно не пил. — Елисей никогда не останавливался на полпути. — Как там в Германии с пивом?
— Пустой вопрос, — не остался в долгу Гордеев. — Ты в чем-то сомневаешься?
— Я не был в Германии, — повторил мысль Елисей и взялся за пакетик, найденный в вазе Гордеева.
Надорвал его и приготовился высыпать содержимое в чашку.
— Погоди! — вдруг резко сказал Гордеев. — Погоди! Дай его сюда!
В его голосе было нечто такое, что Елисей послушно замер, а затем протянул ему пакетик.
— Нет! — Гордеев даже убрал руки под столешницу. Потом вытащил левую и взял ею стоящее рядом с ним блюдце — ближе к левой, потому ее и протянул. — Положи на блюдце!
Елисей, помедлив, и при этом очень осторожно проделал требуемое и только затем спросил:
