года губным старостой, а таких вертких татей не встречал. Сразу видать, не из простых будешь. Не иначе как и впрямь сынок боярский. Тока вот умных людей провести надобно поболе ума, чем у тебя. Как ни вертись, а все не упомнишь, вот и даешь ты промашку за промашкой. То на именах угорских, теперь вот на купце.
– Какую еще промашку? – не понял я.
– Ну как же, – усмехнулся Никита Данилович. – Ведь ежели бы ты и впрямь ехал с ним бок о бок, яко равный, нешто стал бы его с «вичем»[7] называть. Да нипочем. Он для тебя Пров Титов был бы. Ну а коль к нему нанялся – дело иное. Знамо, к хозяину надобно подходить со всем одолжением. Ну а тут по привычке и ляпнул.
«Вот тебе и еще один прокол, – мрачно подумал я. – И самое обидное, что ведь знал, как надо называть купца, прекрасно знал, просто решил, что тебе так удобнее, потому что привычнее. Ну и купцу приятно – он же весь цвел, когда ты его так называл. А теперь тебе твои привычки выйдут боком, и поделом. Нет чтоб как все люди…»
– И купчишку оного ты потому на свод просишь, что ведаешь – никто за-ради поганого татя за Провом Титовым на Сухону посылать не станет, – констатировал Никита Данилович. – А назвался ты ему при найме Васяткой Петровым, да мыслю я, и тут у тебя утайка. Но ничего, сведаем имечко доподлинное, – угрожающе пообещал он. – Ныне, можа, и промолчишь, вытерпишь, а к завтрему непременно поведаешь. Каков дядя до людей, таково и ему от людей, а что покушаешь, тем и отрыгнется.
– Свод с ним устроил бы и сразу увидел, что он ни одного языка не знает, – твердо заявил я, хотя на душе скребли кошки.
Еще бы. Если у этого губного старосты найдется хоть один человечек, который шпрехает по-английски, то дело закончится тем, что он уличит в незнании нас обоих. На этом все и закончится. Конец фильма под названием «Жизнь». Моя жизнь.
«А может, начнется, – тут же возразил я себе. – Ладно, тать их не знает, а купец? Получается, что на очную ставку пришли сразу два татя и ни одного купца. Должен заинтересоваться, обязательно должен. Да и в личности его усомниться тоже должен. Хотя да, остроносый уже уехал. Теперь ищи ветра в поле. Или удастся догнать?! – затеплилась в моей душе надежда. – Только как же его убедить, что надо организовать погоню за этим козлом?»
Но мои надежды развеялись в прах гораздо раньше, сразу после его слов:
– Так ведь я тоже на иноземном ничего не ведаю. Да и Ярема с Кулемой тако же. Потому и не будет свода, ибо прока я в нем не вижу. Ты свое гыр-гыр-гыр скажешь, он – свое, а потом каждый примется утверждать, что он верно говорил, а другой нес околесицу. А мне-то все одно невдомек, – развел он руками.
Логика была. Но я не сдавался.
– А про ворона он тоже сказывал? – поинтересовался я.
– Это который тебя изловить подсобил? – уточнил Никита Данилович. – Да про него вся Кострома говорит. Лихо он тебя пымал, ой лихо.
– А где сейчас птица, не говорил тебе этот купец?
– Так выпустил он его в благодарность
Отчество с «вичем» многие века было прерогативой социальной верхушки, сначала только князей и бояр; крестьяне, купцы писались «сын такой-то» (например, Пров, сын Титов), и отчество с «вичем» рассматривалось как форма награды, повышавшей социальный статус человека.
