они в рот войдут? – поинтересовался я, разглядывая это нехитрое стоматологическое оборудование.
– И войдут, и выйдут, – уверенно заявил кузнец. – Да ишшо вместе с зубом.
Андрюха, поняв, что от меня сочувствия не дождаться, разве лишь словесного, попытался незаметно улизнуть, но был безжалостно мною изловлен и прижат к возку.
– Все одно не дамся, – заявил белый как снег парень, но тут из возка вынырнула мальчишечья ручонка и бережно погладила Апостола по голове.
– Бу-бу-бу, – ласково произнес юный Висковатый.
Мы одновременно уставились на Ванятку, который впервые за все время путешествия вроде бы вышел из своего странного туманного мирка, в коем пребывал, и теперь выражал искреннее сочувствие своей няньке.
– Стыдись, на тебя дети смотрят, – попрекнул я. – Сейчас выпьешь обезболивающее и… ничего не почувствуешь. Почти.
Кузнец крякнул, всем своим видом выказывая сомнение, но возражать не стал. Спирта на Андрюху я не пожалел, порадовавшись, что не поленился и дважды перед отъездом съездил в Наливки, или Налейки, – в разных местах эту слободу называли по-разному. Слобода была отведена для проживания стрельцов, получивших от царя милостивое дозволение варить спиртное и торговать им. Дважды, потому что крепость их самогона меня не устраивала, а потому его по моей просьбе перегнали еще два раза. Зато теперь я имел целых три баклажки спирта, не считая заветной солдатской фляжки. Вот треть одной из них я и влил в Андрюху. Разбавленную, разумеется.
Операция по удалению прошла на редкость мирно. Окосевший Апостол вел себя в точном соответствии с кличкой – не сопротивлялся, деревянную распорку, которую ему вставили в рот, выкинуть не пытался и руками за клещи не хватался. Кузнец тоже оказался мастером своего дела – пристраивался неторопливо, чтоб все прошло без сбоя. Видно было, что товарищ стоматолог-любитель помнит о премии, которую я ему посулил, если он выдернет зуб с одного раза. И не подвел. Я тоже рассчитался честь по чести и вместо деньги щедро одарил его целым алтыном, то есть тремя копейками, в шесть раз больше.
Кузнец недоверчиво попробовал каждую на зуб, после чего выразил надежду, что, когда мы будем проезжать обратно, у Андрюхи или у меня прихватит еще пяток зубов, а лучше у обоих вместе, и чтоб мы не сомневались – сделает все как надо, ибо завсегда рад подсобить добрым людям. Я в ответ заверил, что ежели и впрямь, то мы непременно только к нему, но мысленно, бросив взгляд на постанывавшего Андрюху, пожелал, что лучше пусть он нам окажет услугу по прямому назначению – перекует кобылу или починит ось.
Едва закончилась эпопея с зубом, как через день нас обокрали. Дочиста. Предшествовало этому наше веселое гулянье на празднике урожая, в который мы оказались вовлечены всем обозом. Народ, что и говорить, веселился от души. Было с чего. Оказывается, и в позапрошлый, и в прошлый год погодка сельский люд не баловала и хлеба уродились худо. У них в селе с превеликим трудом взяли сам-два[1],
Сельскохозяйственный сленг, дошедший до наших дней. Сам-два означает, что на мешок семян пришлось всего два мешка собранного урожая. –
