того – эвон как меня судьба завалила происшествиями да приключениями, только успевай вертеться. Потом и вовсе ферязь, куда был зашит листок, украл остроносый. Теперь, когда моя одежда нашлась, вспомнилась мне, хотя и не сразу, эта подсказка. Что она на месте – особо не верил. Коли этот «Васятка Петров» нащупал мои монеты, так наверняка прихватизировал и список. Однако бумажка оказалась цела. Не добрался он до нее.
Вот я и решил, не дожидаясь очередных катавасий, все выучить наизусть. К тому же времени свободного уйма. Просто девать некуда. И главное – я совершенно никому не нужен.
«Мы чужие на этом празднике жизни», – грустно заметил Остап Бендер Кисе Воробьянинову, когда они блуждали по Пятигорску.
У меня не все так печально, как у великого комбинатора, поскольку на самом празднике я почетный гость, а вот при подготовке к нему и впрямь оказался не у дел. Некуда приткнуть свадебного генерала, некуда его пристроить, нечем занять, ибо хлопот да забот у хозяев выше крыши, но все такие, что фряжскому князю их не предложишь – не с руки. Получается, самое время заняться выполнением обещанного.
А как начал читать – глазам не поверил. Я уж эту бумагу и к свечам поближе подносил, и пять раз по одному и тому же глазами прошелся, прежде чем окончательно убедился – не лгут мои очи, не подсовывают мираж в угоду тайному желанию хозяина.
Но я и тут себе не поверил, решив отложить до утра. Глюк, он если и приходит, то исключительно ночью. Наверное, тоже из разряда нечистой силы. Вдруг у меня все-таки бред? И свет на бумагу будет литься не от свечи – он и приврать может, а дневной. Пускай скуповатый, буднично-прозаический, зато надежный.
Выспаться, правда, так и не получилось. Лишь к рассвету сомкнул глаза, а до этого все думал и прикидывал, как мне теперь быть. Проснувшись, я тоже развернул заветный листок не сразу – все боялся, что исчезнет в нем заветная строка. Только через час все-таки насмелился, открыл, впился глазами и… чуть не взвыл от досады – действительно исчезла, подлюка. Куда делась – пойди пойми. Дважды по всему тексту пробежался – нет ее. Лишь на третий нашел – оказывается, искал не в том месте. От волнения, наверное.
Господи, всего одна строчка, а как много в ней для меня заключено: «Лета 7079 Семена (Васильев), сына его Никиту (Яковля)». Дальше там еще указывался какой-то князь Данила Сицкий, но он меня не волновал, а вот эти двое… Получалось, что быть в тысяча пятьсот семьдесят первом году Семену Васильевичу Яковле и его сыну Никите Семеновичу убиенными по повелению царя всея Руси Иоанна Васильевича Грозного.
Им – убиенными, а Маше моей тогда что?
Тут двояко. Если она не указана в синодике, еще не значит, что ее тоже не убили. Наш государь мог попросту забыть ее вписать. Когда на твоей совести тысячи покойников, то всех не упомнишь. Иоанн о таких со свойственным ему простодушием писал: «А которые в сем сенаники не имены писаны, прозвищи, или в котором месте писано 10 или 20 или 50, ино бы тех поминали: ты, Господи, сам веси имена их». То есть ты, господи, все помнишь,
