особенно такое скрупулёзное, как дуб, ведёт свои записи из века в век, описывая, что нащупало оно корнями в почве, кто в нём поселился и привольно ли дышится листьям. Наверное, на досуге филин пытается их расшифровать, вглядываясь через стёклышко от очков в эти записки.
– Ну как? – спросил филин.
Зверёк попробовал свернуться клубком в гамаке. Понюхал темноту, подобрал несколько перьев, которые филин вставлял себе в крылья перед вылетом, чтобы лететь дальше и махать крыльями пореже, и вновь рассыпал их по полу.
– Ничего не пойму. Но у тебя очень уютно.
Филин заглянул в дупло, чтобы проверить, ничего ли не пропало.
– Спасибо. Значит, ты не белка. Был бы ты белкой, ты бы нашёл, что там стащить. Белки ужасно вороваты. Ух, ух. Тебе стоит посетить Талисмана. Я прилетел не так давно, а он живёт здесь уже не одну зиму и очень много знает. Он живёт на старой ёлке к востоку отсюда.
– А как тебя зовут?
– Ух.
– Ух?
– Ух. Я твержу тебе об этом всю ночь, но ты настолько невнимателен, что не замечаешь, – филин строго посмотрел на зверька, но потом смягчился и довольно заухал: – Это довольно весёлая игра с новыми знакомыми – считать, за сколько ухов они отгадают моё имя. Ты отгадал за девять. Это очень хороший результат.
– А я, – сказал зверёк торжественно, – обязательно вернусь и скажу тебе, как меня зовут, как только вспомню.
Они тепло распрощались, и зверёк поплыл дальше – мимо дома, на крыше которого располагалась труба, в сторону рассвета.
Талисмана он вспомнил сразу же, как только увидел. Оказывается, они были уже знакомы.
В Лесу рассказывали, что давным-давно, когда не только зверька, но и его папы ещё не было на свете, Талисмана принесли и повесили на нижнюю ветку старой ёлки люди. С тех пор он там и висит, вечно бодрствующий, «вечный летописец» (как сам он себя называет) «этого скучного места в этом скучном времени». Зверёк не понимал, что всё это значит, но звучало до ужаса интересно.
– Я бы сказал тебе, если бы ты сам хоть раз сказал мне, кто ты такой.
– Я никогда над этим не задумывался, – признался зверёк.
Он укутался в хвое на нижней еловой ветке и выставил наружу только нос и уши. К утру воздух немного посвежел, и стало прохладно. Даже для густого подшёрстка.
Талисман не мёрз даже в самый жуткий мороз. Это всего-навсего кусочек выделанной кожи, на котором намалёваны большие выразительные глаза (один синий, другой зелёный) и улыбающийся рот, а вниз спускались две кисточки из конского волоса, заплетённые в косички. Ко рту был приделан настоящий волчий коготь, так, что казалось, будто из-под верхней губы тотема выглядывал единственный клык. Что и говорить, для тех, кто не знал о его добром (точнее, снисходительном) нраве и о мудрости, он казался весьма пугающим.
– Любое существо можно отличить по следам, – изрёк Талисман.
Он никогда не говорил ничего просто так, но всегда что-то изрекал.
– По следам? –
