и деревьев, миролюбивые и способные защитить себя, конечно же, будут бороться за старую религию не из любви к Папе Римскому, а потому что ненавидят перемены. Особого урона они не нанесут, только будут раздражать. Но на раздираемом войной ирландском острове, где будут приветствовать Испанию, существовали другие силы, воины, внезапно являющиеся из ниоткуда, чтобы нанести смертельный удар бесшумным оружием и тут же исчезнуть.
Люди ли это, и были ли они когда‐нибудь людьми, или пустые шлемы и кирасы? Иногда их ловили, зная заклинания, могли даже ненадолго заточить в тюрьму. Они говорили своим тюремщикам, что вешать их бесполезно, они бессмертны.
Смотрите сами: вихрь ветров в камне, ощущение (не звук) неземного смеха, и тучи расходятся, открывая как бы с высоты птичьего полета вид на западное побережье Ирландии. А на море крохотные точки – большие военные корабли с огромными красными крестами на флагах. Флот в Северное море и пролив Святого Георга пришел, чтобы посадить Филиппа на королевский трон Англии. А королеву-деву отдать ему в жены, хотя она уже стара и бесплодна. В камне крохотные корабли качались в открытом море, как игрушки в театре масок или кукол. Перст ангела указал на них, и Джон Ди услышал шепот. Все это скоро случится.
Хью О’Нил незаметно для себя переступил порог тридцатилетия. Бесконечная череда его врагов, фальшивых друзей, сумасшедших глупцов, которых он встречал в борьбе за наследство, постепенно исчезала: от кого откупился, с кем подружился, кого сослали или повесили. Черное зеркальце было его советчиком и наставником, когда он соперничал с людьми и самим зеркальцем (Хью мог не признаваться и сожалеть об этом).
Иногда зеркальце говорило ему: «Сражайся, не то потеряешь все», а то просто смотрело на него. Иногда образ в зеркале плакал, или смеялся, или изрекал, что сила идет от сердца и ума, но всегда беззвучно, словно Хью сам подумал или мысленно произнес слова, что не уменьшало их правдивости и значимости. Если он умел понять смысл и правильно отреагировать, все происходило так, как было предсказано, и он выигрывал.
Весной тысяча пятьсот восемьдесят седьмого года он вернулся в Лондон, чтобы наконец получить от королевы титул графа Тиронского. Он преклонил пред нею колено, сняв с головы шляпу с белым пером.
– Кузен, – промолвила королева и протянула ему руку в перстнях для поцелуя.
Лицо в черном зеркальце никогда не менялось. По крайней мере, ему так казалось – белое, миниатюрное и украшенное драгоценностями. Но женщина из плоти и крови была уже в годах. Пудра не скрывала четких морщинок вокруг ее глаз и на лбу. Переполненный любовью и жалостью, он склонился над рукой, не касаясь ее губами, и, когда поднял глаза, королева вновь стала юной и прелестной.
Королева повторила:
– Мой кузен. Милорд Тиронский.
Когда он на своем английском корабле вернулся домой с подарками и покупками, которые увезли на двадцати повозках, запряженных быками, на пристани
