при свете дня, и горло у нее сжималось от счастья и боли, невыразимой и ей самой непонятной.
– А я, знаешь, сейчас тоже генеалогией своей увлекся, – продолжал он, снова ложась рядом с Евой и щелкая зажигалкой. – Такие нити обнаружились, аж голова кругом идет! Может, правда, это всего лишь мои домыслы, – улыбнулся он. – «Баташ» – это ведь знаешь что означает? Крепкий, сильный, могучий, властный. Притом появилось во всех тюркских языках еще веков сто назад, представляешь? Даже хан Батый, может, от того же корня происходил!
Ева вслушивалась в его слова, и сердце у нее замирало от той тихой доверительности, которая чувствовалась в его голосе. Он говорил с ней о том, что его увлекало, он хотел говорить с ней об этом – и это было так много, что не умещалось в сердце.
Тонкая струйка дыма поднималась к потолку, Денис стряхивал пепел в одну из бесчисленных пепельниц, расставленных по всей квартире. Бабушка курила беспрерывно, привозила пепельницы отовсюду, и ни одна не повторялась. Та, что стояла на тумбочке у кровати, была сделана из перламутрово-синей индонезийской раковины.
Все еще болело у Евы внутри от Денисовых страстных, властных ласк, от стремительных порывов его тела. Но это уже была не та боль, которая так ошеломила ее в первую ночь. Теперь это и не боль даже была, а постоянная память о нем, обо всем его теле, о его неутолимом желании.
– Ты говори, говори, – сказала она. – Почему ты замолчал?
– Мне показалось, ты уснула. Так тихо дышишь.
– Я тебя слушаю, – улыбнулась Ева. – Как же я могла уснуть?
– Да я уже все рассказал вообще-то. – Он смял окурок в пепельнице. – Изыскания в самом начале, так что ничего конкретного пока, просто мне интересно.
– Тебе многое интересно, правда, Диня? – спросила Ева, приподнимаясь на локте и заглядывая ему в глаза.
– Правда, – кивнул он. – Жизнь вообще интересна, разве нет? Разнообразна. Столько всего можно успеть, что просто дух захватывает. Светового дня не хватает! Я знаешь что больше всего люблю?
– Что? – не отводя глаз от его лица, спросила Ева.
– Путешествовать. Только не просто так, не для созерцания, а с какой-нибудь целью интересной. Раскопки там, альпинизм, еще что-нибудь такое. И не один, а чтобы с людьми, которым тоже все интересно. С заводными такими людьми, вот как гаврики мои! Чтоб легкие были на подъем, ничего не боялись бы.
А Ева не знала, любит ли путешествовать. Но если ей этого и хотелось, то именно с какой-то неясной созерцательной целью…
– Ты и правда ведь ничего не боишься, – тихо произнесла она.
Ей не приходилось попадать с ним в ситуации, когда он проявлял бы какое-то особенное бесстрашие. Но она чувствовала его в Денисе – и в голосе его, и в плечах, и даже в том, как он держал сигарету в узкой сильной руке.
– Наверное, – улыбнулся он. – Во всяком случае, пока не было случая бояться. Да и к чему заранее
