похмельем мучить, да еще и в оскорбленных чувствах его оставлять. С тобой пойду. Обожди.
Скрывшись в доме, здоровяк появился снова спустя всего пару минут, но теперь на нем уже была широкая рубаха из натуральной ткани, а в руках – глиняный кувшин с какой-то жидкостью. Держа ношу перед собой, чтобы не расплескать, мужик весело кивнул Марселю:
– Курьяном меня зовут. Можешь и ты так звать, если хочешь.
– Да, конечно, приятно познакомиться, – отозвался историк и, отвечая на вопросительный взгляд собеседника, продолжил: – А меня зовут Марсель.
Почему-то собственное имя показалось ему странным, и он смутился. Марсель всегда был благодарен родителям за то, что те не назвали его, допустим, Борисом или Василием, однако сейчас он почти пожалел об этом – во всяком случае, на Курьяна имя произвело странное впечатление. С довольным видом расхохотавшись, он перехватил кувшин одной рукой, а другой хлопнул щуплого спутника по плечу с такой силой, что едва не сшиб того с ног:
– А говорил, что не немец! Но ничего, это правильно. Раз приехал сюда, то и старайся быть как все. Вот увидишь: пройдет время – появится у тебя новое имя, как у добрых людей…
…Сейчас, вспоминая о том разговоре, историк пьяно усмехнулся: кто бы мог подумать, что эти слова окажутся пророческими? Он действительно получил новое имя в рекордно короткие сроки, однако предпочел бы, чтобы его назвали как-то иначе. Имя Баламошка означало «дурачок», и жить с таким эпитетом ему, человеку с ученой степенью, было крайне неуютно. Впрочем, каждая ситуация требует индивидуального подхода, напомнил он себе. Кому он здесь нужен со своими дипломами? Он уже успел установить точные место и время, в которых оказался. И если первое время Марсель-Баламошка еще надеялся, что вот-вот очнется в больничной палате под капельницами, то вскоре понял, что это, как минимум, надолго. Почувствовав очередной приступ тошноты, он снова подполз к ведру и, стараясь как-то отвлечься от происходящего, мысленно вернулся в тот день, когда все началось…
…Курьян, несмотря на пугающую внешность, оказался довольно дружелюбным парнем, которому было всего-то двадцать два года от роду. Выходит, он вполне мог оказаться в числе его студентов. С уважением глядя на выдающуюся фигуру спутника, Марсель подумал, что тому следовало бы податься в профессиональный спорт – в метатели ядра, например, или диска. С такой комплекцией он смог бы добиться больших успехов. Так или иначе, но ни о каком высшем образовании и речи идти не могло – очень быстро выяснилось, что у Курьяна был настолько ограниченный кругозор, что историк только диву давался. Тем не менее, вспомнив о ситуации, в которой оказался, он постарался пока не демонстрировать собственного превосходства. Кроме того, он все больше убеждался, что происходящее не могло быть плодом его фантазии. А картина, которую доцент наблюдал вокруг, пугала его своей дикой красотой. Наверное, он уже тогда понял, что произошло, но всячески гнал от себя эти мысли.
– Так, говоришь, староста может быть не в духе? – обратился он к спутнику, чтобы как-то поддержать разговор.
– Угу.
