дразняще проговорил он, – ты ведь знаешь, как я сегодня за тебя волновался.
Она и вправду знала. Просто сомневалась, что это волнение хоть чуть-чуть пошло ему на пользу.
Когда он ушел, Файер, конечно, не уснула. Пыталась, но кошмары будили снова и снова. Они всегда становились ярче в те дни, когда она бывала у клеток, потому что именно там умер ее отец.
Кансрел, ее великолепный отец-чудовище. В Деллах чудовища происходили только от себе подобных. Они могли спариваться с нечудовищами своего вида, но рождались от этого всегда чудовища. У Кансрела были серебристые волосы, мерцающие голубоватым блеском, и темно-синие глаза; и тело его, и лицо были восхитительны – гладкие, изящные, словно отражающий свет кристалл, они излучали то самое неуловимое нечто, что отличало всех чудовищ. В свое время он был самым потрясающим мужчиной на свете, – по крайней мере, так считала Файер. Ему куда лучше нее удавалось властвовать над умами людей. Он куда охотнее практиковался.
Лежа в постели, Файер сражалась с воспоминанием о кошмаре: ей снилось, как рычащий леопард цвета полуночи с золотыми пятнами стоит на груди Кансрела, снился запах крови отца, его прекрасные глаза, неверящий затухающий взгляд.
Теперь она жалела, что отослала Арчера. Он понимал ее кошмары, а еще Арчер был живым и горячим. Она тосковала по нему, по его жизненной силе.
Ей становилось все неспокойней, и в конце концов она решилась на то, от чего Арчер пришел бы в ярость. Дотащилась до гардероба и оделась, медленно, мучительно, в плащ и брюки – все черно-коричневое, цвета ночи. Попытка завязать волосы едва не окончилась капитуляцией и укладыванием обратно в кровать, потому как ей требовались обе руки, а поднимать левую было пыткой. Но она все же справилась кое-как, в какой-то момент сдавшись и поглядев в зеркало, чтобы убедиться, что волосы нигде сзади не торчат. В основном она зеркал избегала – стыдилась того, как при виде себя самой у нее перехватывает дыхание.
Она заткнула за пояс нож и попробовала поднять копье, не слушая голос разума, который взывал к ней, кричал и верещал, что сегодня ей не защитить себя даже от дикобраза, не говоря уже о хищной птице или волке.
То, что нужно было делать дальше, с одной работающей рукой было тяжелее всего. Ей предстояло выбраться из дома по дереву, которое росло за окном, потому что все двери охраняли воины Арчера, а они ни за что не позволят ей раненой бродить в одиночестве по холмам. Если только она не использует свою силу, а этого она делать не будет. Воины Арчера доверяют ей.
Именно Арчер заметил, как старое дерево прильнуло к дому и как легко забраться по нему в темноте, – это было два года назад, когда Кансрел был еще жив, Арчеру было восемнадцать, а ей – пятнадцать и их дружба переросла в нечто, чего воинам Кансрела не требовалось знать в подробностях. Такое развитие событий стало для нее неожиданностью, но она им наслаждалась – невелик был в то время список ее радостей. Вот только Арчер не знал, что Файер начала использовать этот ход сама почти сразу: сначала чтобы улизнуть от людей Кансрела, а потом, когда он погиб, – от людей Арчера. Впрочем,
