прекрасна. Так вы находите, сударь, что ничто не может сравниться с пением княгини Натальи? Я согласен и вижу, что вы в умилении.
Ваш купец Симеон батюшке наврал о парижской дешевизне. Все пишут, что мочи нет. Карета (я тебе привожу это как статью, которую ваш купец считает одною из самых дешевых) стоит 25 луидоров в месяц. Князь сильно жалуется на дороговизну. Описывает нам иные статьи, кои с Веною сравнить нельзя. Я верю, что в Париже можно жить даром, но чтобы дешево было жить, это пустяки, кои всеми опровергаются, кои там и оттуда приезжают.
Карнавал начался. Балов немного будет в нынешнем году, редуты начались, а в Аполлоновой зале в последнее воскресенье было до 7000 человек. Я там пробыл только до 11 часов и поехал в редут, который меня гораздо более веселит.
Константин. Вена, 3 января 1809 года
Наконец представление князево произвело свое действие, и мои дарданелльские труды не остались без награждения. Теперь, чистосердечно тебе признаюсь, одна мысль портит мое удовольствие, а именно: что для тебя ничего не сделали, хотя ты гораздо более меня заслужил. Непременно надобно, чтобы Татищев вновь представил прямо государю. Я с ним поговорю и счастлив буду, ежели тебя поздравлю скоро кавалером. Мы все шли вместе; больно бы мне было иметь знак, которого бы ты не имел.
Константин. Вена, 11 января 1809 года
Мы сами теперь, хотя и не по уши в веселии, как вы, но поздно очень ложимся: то редуты, то маленькие балики, то вечеринки, но никогда прежде двух часов домой не приходишь. Балов, кажется, немного будет. Эстергази, Лихтенштейн не собираются веселить публику. Надобно, стало быть, утешаться редутами, и я там развлекаюсь по-королевски.
Всегда находили во мне с тобою много сходства. Недавно еще Лизакевич хотел меня уверить, что я проезжал чрез Кальяри. Я всегда с этим соглашаюсь с признательностью. Я неоднократно тебя просил от меня Урусовым кланяться. Он человек весьма добрый, а она премилая женщина [сестра Дмитрия Павловича Татищева, с которым Александр Яковлевич Булгаков служил в Неаполе]. Надеюсь, она питает ко мне дружеские чувства; что до меня, то я к ней искренне привязан.
Дмитрий Павлович опять вдруг собрался отсюда вон. Хотел через неделю непременно ехать, застать Карповых в Венеции и Милане. Говорил о паспортах. Я предоставил ему говорить и делать, догадываясь о причине. Кажется, тучи рассеялись, и хотя он продолжает говорить об отъезде, но уже мало. У меня состоялся долгий разговор с ним насчет тебя. Вот результаты. «Я думаю, – сказал мне он, – что ваш брат напрасно покинул бы Россию, пока ничего не решено касательно меня самого. Напротив, надобно ему оставаться, чтобы быть там в минуту, когда меня назначат на какое-нибудь место. Тогда он сможет тотчас просить о помещении своем при мне. Сие не замедлит случиться, и я опасаюсь, что, ежели его не окажется в это время в России, как бы не назначили кого другого. Вы знаете, как я люблю Александра и вас. Вы можете легко себе представить, как я был бы этим расстроен!» Потом много мне говорил
