было отказался. Я говорю: «Странные у вас порядки, государя можно видеть, а директора, обязанного принимать, видеть нельзя». Мое высокомерие его смутило, и он пошел докладывать. В душе я всё повторяла: «Хамы, на вас только кричать можно».
Всеволожский принял меня развязно, представил мне какого-то Погожева, своего помощника, и говорит: «Вы не хотите дать нам пьесы, графиня!» Я говорю: «Я не хочу только брать на себя обязательств, которых не смогу исполнить». – «Но это только форма». – «Для кого форма, а для меня – дело совести, и я не подпишу ничего». Погожев вмешался и начал говорить: «Если вы не подпишите условий, вы получите вместо 10 % только 5 с валового сбора». Я вспыхнула и, обращаясь к нему, сказала: «Я не в Гостином ряду и торговаться, как с купцами, не привыкла. Прошу оставить всякие денежные вопросы в стороне, они не интересуют ни меня, ни тем более графа, и пьесу я не дам».
Потом обратилась к Всеволожскому и сказала: «Как? Вы, человек нашего круга, вы не понимаете, что Льва Николаевича нельзя ставить на одну степень с водевильными авторами, что все мы, а прежде всех я, как жена и порядочная женщина, должны считаться с его идеями, и потому я не могу подписать обязательства, что нигде на частных сценах пьесу эту играть не будут; что главную радость Льва Николаевича составляло то, что комедия эта не дала ему до сих пор ни копейки, а обязательство это лишает права играть эту пьесу на всех благотворительных спектаклях…» Я очень горячилась, Всеволожский предложил вычеркнуть некоторые обязательства, я и на это не согласилась, и, наконец, он предложил написать письмо частное, что я предоставляю право играть на императорских театрах пьесу с 10 % с валового сбора, что я и сделала.
Сережа, мой сын, предлагает эти деньги отдавать на благотворительные заведения императрицы Марии. Я бы охотно это сделала, да им же, моим девятерым детям, так много нужно денег, а где я их буду брать?
Пользуясь свободным временем, я была на двух выставках: на передвижной и на академической[84]. Дурно ли я была настроена, или устала очень, но выставки на меня произвели мало впечатления. Потом ездила с Таней по покупкам, шила себе платья и сидела много со своими и их гостями. Видела радостно три раза графиню Александру Андреевну Толстую, много с ней беседовала о религии, о Левочке, о детях и моем положении в семье. Она очень ласково и сочувственно относилась всё время ко мне.
Обедала раз у Стаховичей, раз у Менгден, раз у Трохимовских, раз у Ауэрбах и раз у графини Александры Андреевны. А то всё дома. Соблазняли меня ехать смотреть знаменитую итальянскую актрису Дузе, но я была слишком разбита нервами и денег пожалела. Спала я всё время не больше 5 часов.
Наконец в пятницу 12 апреля я потеряла терпение ждать приема государя. Тоска по дому и предстоящая Страстная неделя, мое нервное состояние – всё это привело меня к решению ехать в воскресенье домой. Я оделась и поехала благодарить Шереметеву за ее хлопоты и сказать, что ждать больше не могу. Шереметева, у которой была
Ежегодная выставка Академии художеств.
