лядывал из койки, но молчал. Я уж не стала его попрекать, что он накануне не только ноги промочил, но и горло. Похоже, опять с Михеичем так о Шекспире заспорили, что без стопки не могли разобраться, кто прав, а кто ерунду говорит. Вот и завернули в трактир к Портнову. А то где еще анисовую водку подают? Дед по глупости полагает, что если от него анисом пахнет, так я водку и не учую.
– Дашенька! – наконец дед набрался храбрости подать голос. – Давай я хоть записку господину Корсакову напишу.
– Так и быть, – смилостивилась я. – Пиши. Да не забудь прописать, что я нынче вместо тебя отработаю. А то с Александра Александровича станется премьеру отменить. Забоится вдруг, кто роль забудет, а тебя нет и подсказать некому. А тут Шекспир, любезные вы мои! Тут текст портачить никак не дозволено!
Дед заулыбался – передразнивать господина Корсакова у меня всегда получалось забавно.
– Пропишу, Дашенька! Пропишу обязательно. Никак нельзя сегодня спектакль отменять. Уж больно славно все получается. И Офелия у нас чудо как хороша, и Гертруда. Да и сам Александр Александрович – Гамлет, каких по всей Европе поискать, и то мало сыщется. Опять-таки билеты, по всему судя, уже все проданы. Никак невозможно отменять. А может, того? Я вот сейчас чайку с малиной попью и сам в театр доберусь? На извозчике. И тулуп надену, а?
И закашлялся. И испариной вмиг покрылся. Ну какой из него сегодня суфлер[1]? Не хватало, чтобы публика вместо господ актеров его хрип да кашель слушала. Опять же мне не впервой деда подменять. А уж сочинение господина Шекспира «Гамлет, принц датский» я и вовсе наизусть знаю. Наше дело господина антрепренера Корсакова убедить, а уж сами мы не оплошаем.
Я дала деду напиться, подала четверть листа бумаги и карандаш. Дед тут же сунул кончик карандаша в рот, чтобы лучше обдумать послание, но я строго на него взглянула, и дед тотчас же вынул карандаш. Ну и кто из нас дитя малое, неразумное? Я, правда, порой тоже карандаши мусолю. Но не прилюдно же!
– Пиши, дедушка, – уже ласково попросила я. – Пойду насчет чая горячего распоряжусь.
Квартировали мы с дедом моим Афанасием Николаевичем Кузнецовым у вдовы поручика Иванова. Женщина она была тихая, но нрава строгого, а потому не сильно обрадовалась, как мы к ней на постой попросились. И пожалуй, что отказала бы. А чего ей? Пенсии хватает, а постояльцев берет разве для того, чтобы не так скучно жилось. Потому и выбирает их из людей обстоятельных, под стать своему характеру. Театральный же люд к обстоятельным ну никак не отнесешь. Да только мне место и дом понравились. Далеко не окраина, но цену вдова просила небольшую. И дом был хорош. Просторный дом и потолки высокие. Страх как не люблю жить с низкими потолками. Я про все это ей и сказала. И еще объяснила, что дед мой, хоть и при театре служит, но человек он положительный, смирный и тихий. В общем, разговорила я добрую женщину, добилась расположения, а вслед за тем и разрешения квартироваться у ней на весь сезон. Очень мы с дедом довольны были. Где еще найдешь такую комнату за два рубля в месяц? Вон в меблированных номерах такие деньги за неделю дерут! И что там хорошего? Гвалт да шум круглые сутки. И клопы с тараканами. А тут еще выяснилось, что кухарка у офицерской вдовы такова, что ей у какого генерала кухарить не зазорно. Так что за дополнительные два рубля мы еще и достойным пропитанием обеспечены стали.
Вот и сейчас, несмотря на раннее время, у Пелагеи уже и самовар закипал, и в печи что-то вкусное томилось.
– Здравствуй, Пелагея! – поздоровалась я, стараясь не шуметь, потому как хозяйка еще не вставала.
– Здравствуй, птаха ранняя, – ответила кухарка.
– Может, дров принести надо или воды? – предложила я.
– Да вроде сама уже управилась, – доложила Пелагея. – Так ты не хитри, проси чего надобно.
– Дед простудился, чайку бы ему, с малиной.
– По такой непогоде, какая вчера случилась, осторожнее надо было. Поберечься бы, – запричитала Пелагея, походя доставая с полок мешочек с сушеной малиной и жбан с медом. – Ладно, мы его на ноги враз поставим, чаем мы его сейчас согреем и мед у нас хорош. Со своей пасеки. У вас там, в Москве, такого меда не сыскать.
– Твоя правда, Пелагеюшка. Мед, такой как здесь, нигде не найти. В Москву, конечно, всякое привозят. Да только стоит там такой мед на вес золота.
Пелагее похвала понравилась. Была она женщиной молодой, круглолицей, а когда улыбалась всей своей белозубой улыбкой, так и вовсе становилась красавицей. И по кухне она не ходила, а проплывала от печи к столу, от стола к полкам. Любо-дорого посмотреть.
– Пелагеюшка, ты как чай готов будет, деду занеси. А то мне в театр надо, предупредить, что Афанасий Николаевич заболел. Да и подменить его надо.
– Это кто ж в театре в такую рань будет? Господа актеры – они до полудня спать приучены!
– Так сегодня премьера
Суфлер – работник театра, подсказывающий артистам слова роли. Раньше в театрах ставили спектакль раз, а то и два в неделю, и выучить роль наизусть часто не удавалось.
