здесь находимся так мало, всего один миг! А Царство Небесное – вечность. Стоит ли тратить время, данное нам Богом, на завоевания? На склоки? На земные богатства? Цари земные не попадут в небесное, в наше Царство! Которое нужно заслужить. Кровью своей, а не чужой, и жизнью… Я говорил вам, что смерти нет. Есть конец этой жизни, короткой, а за ней вечная, небесная… И каждому нужно будет выбрать: смерть или предательство? Муки страшные или сытую жизнь? Свет или тьму? Я молю только об одном, чтобы хватило сил моих вынести все испытания, но не предать…
Ученики снова отошли от него, давая возможность побыть в одиночестве и помолиться.
– Иуда у нас самый красивый, – произнес кто-то, – значит, он и покорит мир!
– Я думаю, что можно завоевать мир и остаться верным и добрым, и никого не предавая. – ответил Иуда, недовольный, что ему не дали высказаться. – Если бы я мог творить такие чудеса, то уже стал бы земным царем. Небесное Царство слишком… – он не договорил и замкнулся в себе. И перестал слушать разговоры остальных.
Солнце посылало последние лучи на Землю, отчего тени от деревьев стали длинные, а цикламены, растущие между камней, засветились, словно красные огоньки. Потоки странников почти иссякли. Некоторые из них разбивали шатры прямо у подножия горы. А по вьющейся наверх из оврага едва заметной тропке поднимался человек. Он старался идти быстро, но ему приходилось частенько останавливаться, чтобы восстановить дыхание. Лет ему было немало, и он явно не привык к таким путешествиям. По его сгорбленной фигуре можно было бы предположить, что он, скорее, проводит дни за чтением книг, чем ходит по горам. Наконец, он подошел на расстояние камня от дерева, у которого расположился Учитель. Тут же поднялся один из учеников, наверное, самый высокий и самый крепкий, и преградил дорогу неизвестному. Тот, однако, на ходу приветственно махнул ему рукой и, сказав что-то вроде «мир тебе, добрый человек», подошел к сидевшему с закрытыми глазами Учителю.
– О чем задумался, философ? – не сдержал улыбку подошедший.
– Приветствую тебя, достопочтимый Никодим! Я рад видеть тебя снова! – Он улыбнулся в ответ и легко поднялся на ноги.
Гость с белым тюрбаном на голове то ли поклонился, то ли так энергично кивнул головой, что висевшая на лбу на кожаных ремешках филактерия весело подпрыгнула.
– Ты спрашиваешь, о чем я думал? О бедном Иоанне… вернее, о его словах…
– Ты говоришь про сына Захарии? – уточнил Никодим.
– Я говорю о Крестителе нашем. Знаешь, среди прочего он как-то сказал: «Смерть у человека такая же, как его жизнь». Об этом я и размышляю…
– Все познается в сравнении, – негромко сказал Никодим и отвел глаза. – Может быть так, что отсечение головы – это не самая тяжелая смерть. Есть и похуже… Собственно, это и привело меня к тебе…
Окружавшие их ученики деликатно отвернулись, чтобы не слышать разговора, даже продолжали беседовать между собой, но то и дело словно случайно поворачивались в их сторону, когда легкий ветерок доносил обрывки фраз.
– Знаешь,
