иначе на лице вместо благодушия может промелькнуть некая искра – а гнева Сашки даже в намёках напарник не выносил, у него начинались резкие болевые прострелы от этого. – Семь миллиардов человеков на планете и мне дублёра не нашлось?
Генри стрельнул голубой искрой из-под резких стрелок бровей:
– В нынешнем времени – да, и в будущем не вижу, потому хочу забрать тебя к себе туда.
Сашка порадовался, что излучать радушие ему уже не надо стараться – сейчас он напоминал себе залитого до краёв довольством щенка… или сытого волчонка, вполне возможно.
– Порадовал, Генри, – промурчал он как можно более ровно и весело подмигнул, нужно было замаскировать этот грозивший прорваться обвал ликования – дисциплина офицера, куда ж деваться. – Надеюсь оправдать доверие. Жди, я постараюсь побыстрее…
Он знал, как сейчас выглядит сам в сознании напарника – как чуток постаревший лохматый ландскнехт, переодетый в нечто серое, где даже талию было сложно угадать, и только глаза едва видать среди маскировочных полос на лице, для этого нужно было смотреть в упор. Стало быть, часть затопившей его радости дошла до собеседника, раз он перестал излучать словно раненый где-то ниже левого плеча – а надо признать, эта пульсация пространства всегда отдавалась каким-то ярким наслаждением. Но есть чужую боль Сашка считал позорным – а попытки себя этим подкормить таким образом всегда блокировал сразу же.
Повернулся и шагнул в сторону – это выглядело как нырок в открывшийся люк или дверь, в человеческом сознании такой процесс всё равно отражался в привычных уму декорациях. За пределами их энергетического кокона было заметно прохладно, везде царил серый туман, вызывавший ощущение стылой тоски при первом же взгляде на него. Тишины почти не было – фонил какой-то шуршащий шорох, то напоминавший звон в ушах перед грозой летом, то уходящие в инфрадиапазон «вздохи» пространства, то общий гул эфира, когда там невозможно нашарить нужную частоту. Но сейчас было не до оценок этой части реальности в восприятии человека – стояла задача очень техническая, нырнуть вниз и чётко попасть к источнику похожего на их с напарником эмоций, только эмоций, когда им край как плохо в той или иной ситуации…
«Пойми, старик, ты безразличен ей давно,
Пойми, старик, она прощалась не с тобой,
Пойми, старик, ей абсолютно все равно,
Что шум приемника, что утренний прибой».
Какая у меня толковая память, сообразил вдруг Сашка, неторопливо планируя среди клубов не то тумана, не то дыма без запаха… Ещё раз пропев про себя чужие строчки, он почуял, что падает верно – туда, где он нужен сейчас безошибочно. Наконец ноги стукнулись в некое подобие тверди – всё, вывози, родимые, теперь придётся затопить посторонние мысли текстом тропаря Кресту, и теперь точно
