вырастишь, поймешь, что иногда дядькам в глаза соринки залетают, дюжа тяжкие, вот и слезятся глаза.
Емельян:
– Панкратка, беги, играйся в другом месте
Панкрат убегает со сцены.
Серафим (говорит с болью и горечью в голосе):
– Да не он, но он был там и все видел, и не заступился ни за батьку, ни за матку ни за сестренку. Да не он, руки его не делали, зато душа его делала, отступничеством своим. Продал он душу свою поганым. Как же я такое забыть смогу?
Авдей:
– А ты знаешь, сколько я страдал, как сердце мое разрывало.
Серафим:
– Что страдал? Видно шибко ты страдал, что и дальше татарам служил, они всех….,а ты им служил, подлая душонка твоя. И не пытками, ни катаньем тебя заставляли, по воле своей ты им служил. Все думку лелеял, с Любавой быть. И не из-за смерти батьки, матки и сестренки ты страдал, а страдал ты от того, что Любава из шатра ханского счастливая выходила, а ты зрел это и ее радость душу твою разрывала, и затмевала боль и страдание родителев наших. Вот почему ты страдал. Не было тебе больно за родных, за Русскую землю, за плоть свою поганую ты страдал. Душа твоя змеиная, токмо о себе печешься.
Авдей:
– Но я же ушел от татар, сам ушел, ночью ускакал.
Серафим:
– Ускакал, когда Аспарул, Любавой натешился, а потом тебе за верную, подлую службу твою отдал. И ускакал ты потому, что уже ни кому не нужен стал со своей…. (серафим плюет в сторону).
Небольшая пауза около минуты.
Серафим:
– А ты Емельян змею эту у себя на груди пригреть хочешь. Смотри Емельян, отрыгнется тебе твое добро, ядом змеиным отрыгнется.
Серафим зло смотрит на Авдея, слегка поднимается со скамьи, руки сжаты в кулаки. Авдей слегка отстраняется от Серафима. Емельян останавливает их.
Серафим:
– Авдей, уходи, на тебе кровь батьки с маткой, как людям в глаза смотреть будешь. Ты же здесь с татарами….гулял. Люди тебе не простят, как в глаза им смотреть будешь. Не мытаньем и катаньем тебя татары понуждали, а по воле своей ты с ними был. Людей постыдись.
Емельян:
– Хватит! Село татары шибко порушили, надобно поднимать его, отстраивать. Людей нет. Так что Серафим, Авдей, со своей Любавой, останется у меня. Нас с сынишкой, моим Понкратом, не шибко стеснят.
Серафим:
– Ну, смотри Емельян. Отплатит он тебе, как батьки с маткой отплатил. Ты то его защищаешь, оправдать хочешь, а он, доведется ему, черным злом тебе отплатит. Нутро его такое.
Емельян:
– Нет, Авдей по недомыслию и по слабости души своей татарам служил, по слабости, а не по подлости и выгоде.
Авдей:
– Да, по слабости, братка, я не подлец
Серафим:
– Ты не брат мне, Каин. А подлость твою душевную время покажет.
