морским конями на коньках крыши. Здесь живёт староста города, кажется, или его гости, у его терема на дворе несколько построек. Кто же тут ранен?
Я со своей корзинкой, где лежали у меня склянки с лекарствами, инструменты и бинты, поднялась на крыльцо. Мне открыли, даже стучать не пришлось, очевидно, увидели в окно:
– Из лекарских? Заходи, – я прошла под высокие своды терема и изнутри украшенного резьбой, со стенами, выкрашенными белилами внутри. Только не хватает красных или золотых сводов, и почти царский терем будет. Горниц меньше, только и всего, а так, и ковры на полу и лавки и столы изукрашены богато, в окнах резные столбцы, изящные балясины на лестницах внутри и снаружи. И богатая, яркая роспись. Хороший богатый дом.
Меня провели в одну из горниц, открыли красивую дверь, украшенную, как и некоторые другие, резьбой с алатырями, вставками из самоцветных камней, тоже, очевидно, ведущие в покои хозяев или гостей, и что я увидела?! На высоком стуле сидел Яван, поставив правую ногу на низкую скамеечку с красной подушкой с нашитыми на неё кисточками. Нога его накрыта большим вязаным платком…
– Так это… – я остановилась, – это ты, значит, раненый?
Он развёл руками, улыбаясь, похоже, чрезвычайно довольный собой:
– Что же делать, и я могу подвернуть ногу.
Дверь за мной закрылась, клацнув железными петлями и скобами. В простых домах деревянные, не бренчат, но изнашиваются быстро.
– Уверен?
– Сама посмотри.
Я поставила на пол свою корзинку, а сама села на вторую скамеечку у его ног.
Я смотрел на неё. В этом тёмном платье, волосы под платком, только несколько прядок выбиваются пологими спиральками на висках. Тёмная ткань платья ещё подчёркивает ясную белизну её кожи. Какая всё же удивительная красота…Я смотрел на её шею, так хорошо видную мне в вырезе платья, сейчас поймёт, что у меня всё в порядке с ногой, что будет делать? Ругаться будет…
Я дошёл до того, что вижу её во сне… Никогда ни одна женщина не приходила ко мне во сне, даже в юности… Может это то, о чём любит петь Лай Дон, то есть, я влюбился? Когда я об этом подумал в первый раз, мне показалось это смешным. Даже это слово. Я его не знаю…
Я, кто имел любых женщин на все стороны света, любых, кто хотя бы приглянулся мне, мне не было отказа никогда. И уж, конечно, ни одна не смела говорить со мной так дерзко и тем более смеяться надо мной. Я влюбился?!
Похоже, Онегу делает неотразимой именно это – она ведёт себя наравне со мной. Будто я ни старше, ни выше, ни свободнее её. И это мне… удивительно. Удивительно…
Я протянул руку к ней, едва коснулся пальцем кожи на её щеке, как она, не отпрянула, нет, но отодвинулась и, подняв глаза на меня, сказала, сверкнув сердито тёмным глазом, светлый… светлый же, не был холоден так, как всегда:
– Шутки шутишь? Бог не любит таких шуток, берегись.
А потом встала на ноги, усмехаясь
