начальство в головном институте. И это в наше время! И вот приходит из Москвы письмо – только что его прочитал и сразу, как видите, пригласил всех вас сюда, так вот, приходит письмо, предлагающее или в течение полугода снять все надбавки, в том числе и за степень, или провести сокращение штатов института на десять процентов! – тут Георгий Тигранович аж задохнулся от праведного негодования. – Но кого же мы будем сокращать, кого, позвольте вас спросить? В нашем институте каждый ученый – сам целый институт. Сократи одного, сразу целое направление исчезнет. Кого-то отправить на пенсию? Но ведь это значит начать растрачивать наш золотой фонд! Нет, нет и еще раз нет! Главное, сохранить коллектив, не дать силам зла и разрушения восторжествовать! И я вижу свою миссию именно в сохранении того человеческого и интеллектуального богатства, которое складывалось десятилетиями! Поэтому придется всем нам затянуть пояса и посидеть полгода без надбавок, другого пути нет!
Эта директорская тирада требует определенных комментариев, ибо без них читатель рискует не понять всю силу и глубину заботы Георгия Тиграновича о сохранении коллектива. Прежде всего, в пояснении нуждается выражение «каждый ученый – сам целый институт». В течение десятилетий наш «золотой фонд» (Великие Старцы Поднебесной, ныне доктора наук – пенсионеры) избегал готовить специалистов по своему профилю. Аспирантам давали любые темы, кроме тех, в которых, собственно, и был специалистом их научный руководитель. В результате – никаких научных школ, никакой преемственности; полная атомарность незаменимых самодостаточных личностей, воплощающих в себе целые научные направления. Зато, когда грянул гром и в воздухе запахло грозой сокращений, стало возможным прийти в кабинет директора и возопить: «Если вы уволите меня, вы сразу же закроете целое направление, ибо я – уникальный специалист, и заменить меня некому!» Хитрость прекрасно работала, и пока никого из наших живых «институтов» на заслуженный отдых так и не отправили: они продолжали мирно играть в коридорах в шашки и шахматы, изредка заглядывая в библиотеку. Не все, конечно (работоспособности некоторых могли бы позавидовать и молодые), но «бонапарт» (в смысле «большая часть»).
Следующий объект моего комментирования – как раз тот самый «золотой фонд». Дело в том, что уже очень и очень давно все сотрудники нашего института делились на «наш золотой фонд» и «научную молодежь», которой полагалось учиться, учиться и учиться у «нашего золотого фонда». К молодежи относили всех, кому еще не исполнилось шестидесяти. Я, например, в свои тридцать семь лет – просто мальчик нежный, кудрявый, влюбленный (и как это меня еще в Гонконг решили отправить, ума не приложу?), и думать о докторской диссертации мне так же рано, как пятикласснику о начале половой жизни. Ведь наша наука требует такой тщательности, такого огромного лабораторного опыта! Ведь мы изучаем тончайшие фибры психики и загадочнейшие состояния сознания! А ты хочешь в какие-то там сорок лет зеленым юнцом
