один за другим. Ты уж, отец, не суйся – пятки подрежем.
– Какой из меня косарь, – согласился Алексей Григорьевич.
– Когда на ужин-то приходить?
– А как заря на небе засмеётся.
Вскоре окрестность заполнилась звоном отточенных литовок и вздохами падающей травы. От табора потянул ленивый дымок и запах горящего сала.
День незаметно убрался за горизонт. Темнота сгустилась. Усталые косари, сидели у костра, дымили махоркой, разгоняя комаров. Распитая на троих бутылка самогона развязала Лагутину язык. Он ораторствовал, удивляясь в душе самому себе.
– Всё на земле совершает свой круг – за весною идёт лето, за осенью зима. Время идёт себе да идёт, вращаясь, как колесо, а человеческая жизнь неудержимо мчится к своему концу. Меня в чека расстреляют, ты, может, дома помрешь. А ведь помрешь, Богатырёнок, – никто вечно не живёт. И что останется?
– У меня дети, – сказал Константин, хлопнув на лбу комара, – у тебя дурная слава.
– Почему дурная? – обиделся Лагутин.
– Потому что бандит ты, и кровь безвинная на твоих руках.
– А так ли она безвинна? – спросил Лагутин после продолжительного молчания. – Ты подожди, немного времени пройдёт, и, может статься, теперешних героев врагами назовут. И наши имена припомнят без проклятий.
– Время выведет на свет все тайны, – подсказал концовку разговора дед Алексей.
Новый день начался со щебетания птиц, приветствовавших песнями красавицу-зарю, которая появилась на востоке, сияя красками во всю ширь безоблачного неба, и стряхивала на травы сверкающие капли.
– Господи! Красотища-то какая! – Лагутин выбрался из шалаша и с хрустом в плечах потянулся. – Спасибо, друг, что напоследок подарил мне такое счастье.
Константин не хотел быть другом разбойника и открыл было рот, заявить об этом, но обернувшись к Семёну, промолчал, немало удивлённый. Разбойный атаман, став на колени в росную траву, истово молился восходящему солнцу. Под крестным знамением длинная борода заворачивалась к самому лбу.
– Кто грешит и исправляется, тот с Богом примиряется, – оценил картину старший Богатырёв.
– Прежде всего, – наставительно сказал Лагутин, поднимаясь с колен, – надо бояться суда Божьего, ибо в нём заключается вся мудрость земная.
– Тебе кстати бы пришлась поповская ряса, – сказал Константин, тронув пальцем висок.
– Молодой ещё, – кивнул Лагутин деду Алексею, – глупый….
Роса отошла, и косить стало труднее. Лагутин бросил на рядок литовку, отёр ладонью пот и заявил, что не плохо бы перекурить.
– Прогон закончим и на табор, – сказал Константин, но тоже бросил косу и подошёл с кисетом, угощая.
Он чувствовал, как выматывается Семён, стараясь не отстать, но с каждым часом атаман слабел всё заметнее, и Богатырёв, жалея, сдерживал прыть свою раззудевшуюся.
– Ты,
