кровати:
– Спать вместе ляжитя?
Промолчали оба – и Санька, и Борис.
Она разделась и юркнула под стёганное одеяло, когда Борис с хозяином вышли до ветру.
Он вернулся, присел на стул у окна, не зная на что решиться. Хозяева вскоре угомонились, дом затих, мерный стук ходиков на стене перекликался с ударами сердца. Взошла луна за окном, и темнота стала проглядней.
Заметив движение на кровати, Борис шёпотом спросил:
– Не спишь, Саша?
– Саша, Саша, – ворчливо ответила она. – Имя мне не нравится. Меня вообще-то Ольгой хотели назвать. А поп упёрся. Хорошо хоть не Николаем.
– Глупая, – его голос рассыпался мелким тёплым смешком.
– Тебе лечиться надо, – строго сказала она. – Такой молодой, а еле ходишь.
– Было хуже, но поднялся.
– Ты, говорят, геройски воевал.
– Нас много таких было. А иначе б не победили.
– У меня брат в партизанах был, – и она начала рассказывать про Фёдора складно, видно было, что не в первый раз, и всё врала.
– Расскажи о себе.
Борис тряхнул кисетом:
– Можно?
– Кури.
Он затянулся и начал рассказывать.
– Я только университет закончил, начал в гимназии историю преподавать, а тут революция, гражданская война. У нас в Самаре свой дом был. Мама всё бросила, разыскала меня. Я ведь на Урале по ранению застрял. Потом голод в Поволжье – страшно было возвращаться. Так и прижились. Мама до революции музыке учила, а теперь вот крестьянкой стала. Всё из-за меня….
– Я боюсь твоей матери.
– Варвара Фёдоровна строгая, но человек очень хороший.
Извеков рассказывал о своей матери, а Санька видела её другой, совсем не похожей на портрет сына.
Уперев руки в мощные бока, она стояла посреди двора, и поросята, снуя по двору, тёрлись о её толстые широко расставленные ноги. С лицом откормленного младенца она казалась памятником сытости и довольства. Борис совсем не похож на неё – худой, жилистый и болезненный.
– Фёдор за тятю мстил, а ты зачем на фронт пошёл?
– За свободой, Саня, за равенством, и братством.
– И что?
– Господ-то мы разогнали. Теперь всё в наших руках – как работать будем, так и жить.
Долго разговаривали. Паузы становились всё длительнее, а речи менее связанными. Усталость клонила ко сну.
– Ты спать думаешь? – спросила Санька. – Ложись рядом, только не приставай. Ладно?
Она отвернулась к стене, когда он начал раздеваться. Он лёг рядом и не знал, куда девать руки. Сердце рвануло в бешенный скач. Какой тут сон!
Отпустило, когда он услышал глубокое Санькино дыхание. Тут его настигла накопившаяся усталость и утопила сознание
