а. Легкий дневной сон тут же сбежал, как клочок осеннего тумана, прогоняемого теплым солнечным лучом, пробивающимся сквозь сумрачный голый лес. Мое недовольство прерванным блаженством было вполне обосновано: я не спал уже более тридцати часов. Склоки со сводной сестрой по поводу оставленного отцом немалого наследства вымотали меня полностью. Ей, привыкшей к роскоши и безделью, было просто делом всей ее никчемной жизни отобрать у младшего братца все. Неважно, каким путем это будет сделано – законно, или не совсем.
Смерть отца была первым ударом для меня, самым сильным в моей жизни. Так мне казалось тогда, полгода назад. Но когда в коттедж, в котором мы с отцом жили больше пятнадцати лет, ворвалась высокая тощая дама в манто из белой норки и черном чепчике, видимо, играющем роль траурной шляпки, я понял, что все мои беды только начались. Тоскливым прокуренным голосом она снизошла до объяснений своего внезапного приезда.
– Добрый день. Я так понимаю, что ты и есть мой сводный брат. Панов, конечно, обо мне ничего не рассказывал, боялся ранить наивную детскую душу. – Послышался сдавленный смешок. – Но ты, я вижу, уже большой мальчик, поэтому, скажу все как есть. До твоей матери, Панов встречался с моей. Когда она сказала, что ждет ребенка, папаша сбежал, оставив небольшую сумму на решение проблемы. – Ее и без того узкие розовые губы превратились в бледного изогнутого червяка. – Но я родилась, как видишь, и Панову пришлось обеспечивать мне достойное существование. Чем он, в прочем, и занимался, пока не появился ты. Тогда ежемесячные суммы значительно поредели. Но не будем так далеко уходить от основного вопроса. Панова больше нет, зато есть его наследство и единокровные брат и сестра, которым предстоит все поделить. Ты же не против?
Я в остолбенении стоял, пытаясь переварить все сказанное и не задохнуться от излишне терпкого облака ее духов. Новоиспеченная сестрица смотрела мне в глаза, даже не пытаясь скрыть злорадного ликования. Я не понимал, почему отец не сказал мне об этой стороне своей жизни. У нас не было слишком уж доверительных отношений, как бывает в некоторых счастливых семьях. Но и сказать, что каждый из нас жил своей жизнью, не посвящая в нее самого родного человека, я не мог. После смерти мамы мы стали реже видеться, меньше общаться, но не утратили радости от совместного времяпровождения, вечерних бесед за чашкой кофе, редких ночных вылазок на местную речушку за мелкими карасями. На мой единственный вопрос незадолго до ухода о его жизни до встречи с мамой, он просто ответил, что она проходила мимо, эта самая жизнь, не затрагивая души. Этот ответ меня вполне удовлетворил, так как я знал, что родители любили друг друга без памяти. Я всегда смотрел на них и мечтал, что в моей жизни обязательно будет именно такая любовь.
Деловитое сухое покашливание вернуло меня к реальности. Я повернул голову и встретился глазами с надменным холодным взглядом Мариэтты. Тут же отвернувшись, я не смог сдержать улыбки, вспомнив, как увидел ее паспортные данные в кабинете у нотариуса. Там уж я хохотал, как сумасшедший. Представившаяся мне Мариэттой, практически царственная особа с длинными наманикюренными узловатыми пальцами протягивала нотариусу открытый паспорт, в котором черным по белому было написано: Гнидка Марфа Сергеевна. Фамилия полностью соответствовала натуре сестренки. Да и имечко не подкачало. С той минуты, я назло ей, с мальчишеским задором называл ее только Марфушенькой-душенькой. Ее это страшно злило, но она с явным трудом сдерживалась, выдавливая из себя снисходительно-ядовитое подобие улыбки. Там, у нотариуса, к моему великому сожалению, она была признана дочерью Панова Сергея Петровича, то есть моего отца, так как, подсуетившийся адвокат Марфы предоставил счета отца, какие-то документы, выписки и справки, доказывающие мое родство с этой отвратительной женщиной. И вот теперь я вместе с новоиспеченной родственницей перелетал Атлантический океан, чтобы увидеть недвижимость в Аргентине, оставшуюся еще от деда. Как уж Марфа про нее разнюхала, если даже я услышал от отца только раз про большую виллу с видом на океан. Мама сразу загорелась желанием посетить ее, но отец перевел разговор на другую тему, а вскоре и мамы не стало.
– Не желаете ли чего-нибудь выпить? – вывел меня из воспоминаний тихий приятный голос темноглазой стюардессы. Она, улыбаясь голливудской улыбкой, наклонялась ко мне, предлагая не только напитки, но и приятный обзор выреза ее белой блузки.
Я улыбнулся в ответ и взял освежающий махито. Если бы не сидящая по соседству Марфа-Мариэтта, все сильнее поджимающая губы, я бы с удовольствием пофлиртовал с симпатичной девушкой. Но, боясь, что сестрица просто съест свои губы вместе с жирной темно-розовой помадой, я обошелся только кивком. Стюардесса окинула неприветливым взглядом мою спутницу, кутающуюся в теплый кашемировый плед, и медленно пошла по проходу, покачивая бедрами.
– Совсем распустились! – зло плюнула вслед девушке Марфа. – Как таких профурсеток берут в приличные авиакомпании? Да у нее же юбка короче моего белья… – тут она осеклась и бросила на меня быстрый взгляд, надеясь, что я не услышал ее последнего изречения.
Но надежда
