нет. Вот тебя очень любят в Квебеке. Но тебе не кажется, что смотрят немного так: «Надо же, из дикой страны, а такой умный парень. Вилкой и ножом умеет пользоваться»? Я знаю, так же теперь смотрят на меня.
Дорогая Ольга!
Ты пишешь, что я все время говорю о высоком. Да нет, я и о бытовом очень часто, просто я не инструкции для стиральной машины пишу: как запустить, куда сыпать порошок…
Очень важную фразу ты сказала, что становится легче, когда начинаешь лица различать. В этот момент другой становится для тебя не вещью, а человеком со своим лицом. Различение лиц не непреложный факт, нужно время. Вспомни, когда ты приехала в Канаду первый раз, наши африканские братья были для тебя на одно лицо – черненькие, круглолицые, без разницы. Самое удивительное, что для азиатов и африканцев мы тоже сначала на одно лицо – беленькие и овальные. Хотя нет, не белые, скорее розовые, как поросята, хотя они об этом не говорят. Только со временем для них проступают наши особенные черты. Проблема не в людях, а в том, какими средствами они сформировали и поддерживают красоту человечности. Добротой или ботоксом.
Тебе говорили, что иврит легкий? Ни один язык и ни один человек не является «легким». Мы все достаточно сложно устроены. Легко сказать: «Привет! Пойдем в кафе!» Чтобы выразить более сложные мысли, придется потрудиться и потратить время. С языком то же самое. Серьезные языки просто не могут быть простыми к освоению. Так что не мечтай о том, чтобы иврит тебе не снился. Пусть снится, и как можно больше.
Теперь о самом главном. Не надо думать, что эмигранты – люди без родины. Нина Берберова написала в одной из своих книг, что российские эмигранты были миссионерами истинного российского духа. Эмигранты очень часто сохраняют тот самый «цветочек аленький», когда почва в родном саду для него не подходит. У него всегда будет существовать некоторый разрыв между тем, чем питались его корни до этого, и чем питаются сейчас. Ситуация сложная, но дает возможность со старым опытом посмотреть на новую реальность.
Да, иногда «цветочек» пересаживают и ему очень хочется закричать: «Почему? Почему?»
Твои проблемы я очень хорошо понимаю, но если ты думаешь, что если я монах, то у меня и родины нет, я только посмеюсь. У меня есть родина и она одна. Нет, конечно, это Царствие Небесное… Но на этом свете моя родина Россия. Мои корни находятся в этой стране, в этой культуре, я о них не забываю, но и ужаса от того, что меня положат в чужую землю, у меня нет. Хорошо, будут ухаживать чужие люди. Спасибо им большое, если они вообще найдутся.
Ты вообще знаешь, что то место на кладбище, где хоронят монахов нашего монастыря, оно не наше? Мы его арендуем: иногда на семьдесят, иногда на сто, иногда на сто пятьдесят лет. А потом мои кости могут переехать в другое место или в безымянную могилу. И только Господь будет знать, где меня искать во время Второго Пришествия.
Поэтому в ордене всегда так важно, как и в семье,
