описать (как обещал) ее походку. Не было у нее походки. Была поляна с высокой травой, и был ровный энергичный ветер теплого дня. Ветер, который живет во всем воздухе планеты своим спокойствием, а здесь, на этой поляне, он обретает предназначение перекатывать траву своими широко распластанными ладонями. И ветер перекатывал траву своими касаниями: мягко и уверенно, идеальными волнами перекатывал ветер траву – туда перекатывал, сюда перекатывал, туда, сюда… Ветер и трава – это и была её походка.
Но самое время сказать про самое главное. И, может быть, удивительное. При всем том, что я описал выше, она не была красивой. Да, это так. Я ни разу, нет, было все-таки, но об этом значительно позже, я ни разу не смог назвать ее красивой (ни вслух, ни про себя). Она не была красивой. Она была прелесть. Она была наслаждение. Она была аккуратненькая и сбитенькая. Про таких говорят «хорошенькая». Не «чертовски хороша», а «хорошенькая». Вся ее внешность, манеры ее, и речь, и одежда, и тело излучали не красоту. Прелесть и наслаждение они излучали. И она (Наташа, Наташка, Натаха, Наташенька, Вишенка) была сама этим самым наслаждением. Наслаждением, которым с того самого момента наполнилась моя жизнь.
И теперь самое время про речь ее…
– Ну, и теперь? – переспросила она и тоже встала.
И я поцеловал ее.
– Что, прямо вот так?
– Как?
– Сразу?
– Сразу…
– Как знаешь…
И прогнула спину… Прижалась животиком к моему ремню, отставив назад ногу, запрокинув назад голову, прогнув еще немного тело полумесяцем. Вдруг провернулась вокруг себя (как юла) еще пол-оборота, повернулась спиной (ко мне), прогнулась (уже несильно), затылок лег на плечо (замок моих ладоней лежал на ее животике), положила свои ладони на мои руки, постояла… Немного совсем постояла… отлепилась и села. Я сел рядом. И мы проговорили до утра… О чем? Ты не знаешь, о чем говорят в такие часы? О ней. Обо мне. О нас. О природе. О погоде. О мечтах. О судьбе. О любви. О жизни. О стихах. О ветре. О прохожих. О книгах. О школе. О поцелуях. О песнях. О фильмах. О снах. О гороскопах. О линиях жизни. В общем ни о чем, сказав все…
И пошли домой. Не по домам, а домой. К ней. В тот двухэтажный дом у колонки. Пришли с рассветом. Уснули с полднем. Проснулись с закатом. Расстались с любовью в душе и усталостью в теле. Через два дня…
Хочешь знать, как мы провели эти два дня? Не хочешь ты знать, потому что и у тебя были эти два дня. У каждого из нас были такие два дня. Я любил ее, имел ее, обожал ее. И она имела, обожала, любила меня. А потом мы разошлись, чтобы любить, иметь и обожать не на кровати, на столе, в ванной, на полу или в прихожей, а любить, иметь и обожать сквозь жизнь. На всех ее поворотах, плоскогорьях, ухабах и закоулках. Как в шахматы китайцы заложили проекцию всей жизни, так в этих двух днях мы заложили все, что ждало нас впереди. Любить, иметь, обожать… Во всех глубинах этих слов.
Как прошли
