формы невроза навязчивых состояний «карикатурой на личную религию»[78]. Достаточно одежды, висящей в темноте, чтобы больной ясно увидел дьявола или ведьму.
Эту примитивную метафизику страха никогда нельзя воспринимать в рамках только индивидуальной психологии. Каждому известно об окружающих суевериях. Сказки, народные обычаи представляют материал, который рожден из страха и дают прекрасную возможность интеллектуализировать в себе страх там, где появляется тайное желание этого. Даже если они используются как угрожающее средство, малейшей склонности к страху хватает, чтобы окружить сильным страхом соответствующие фантазии.
Больного в детстве очень сурово воспитывала строгая мать. Она пугала его, говоря, что их в подвале сидит «Бёлимайя» – демон из швейцарского фольклора. Выходя за порог, он испытывал жуткий страх, ибо ему предстояло пройти мимо двери в подвал. Как-то измученный мальчик взмолился о помощи, и неожиданно он оказался на улице. Теперь он был уверен, что Бог перенес его туда с помощью ангелов. Тревожная фантазия (Бёлимайя) и образ страха (дверь) были при этом вытеснены. Как мы видим, часто от странных внешних обстоятельств зависит, превращается ли предрасположенность к страху в страх перед неким местом, животным, грабителем или привидением и укрепляется ли она в таком виде. Точно так же от текущих религиозных представлений и их отношения к чувству вины зависит то, соединяется ли предрасположенность к страху с представлениями о Боге, Страшном Суде, осуждении, дьяволе и аде.
Объективация и осмысление тревожных фантазий
Если бы «Я» знало, что интеллектуализация страха – просто его проекция вовне, то вся конструкция рухнула бы. Разгаданная уловка потеряла бы свою действенность, важный механизм душевной защиты от страха был бы разрушен. Как избежать такого ущерба?
Все просто: новое вытеснение – и воспоминания об интеллектуализации бесследно исчезают из сознания. Объект страха больше не поддерживается нашей творческой способностью. Это больше не нечто субъективное, а нечто объективное, не что-то установленное нами, а реальность. К объективации присоединяется осмысление. Объект страха предстает перед нами – но извращает факты. Часто он превращает в факты наши фантазии. Фрейд верно замечает: «Истерик во время приступов повторяет и в симптомах закрепляет переживания, которые произошли только в его фантазии, однако при подробном рассмотрении оказывается, что они восходят к реальным событиям или создаются из них. Наличие чувства вины у невротика невозможно понять, если возводить его к реальным проступкам. Человек, страдающий неврозом навязчивых состояний, может быть подавлен чувством вины, которое приличествует массовому убийце; при этом с людьми он неизменно честен и порядочен и проявляет к ним самое деятельное участие. Однако у этого чувства вины есть причина. Оно основано на интенсивном и частом желании смерти ближним, возникающем бессознательно.
Freud,
