точки зрения, взглянул на разные ортодоксальные учения, в том числе и христианские, с их страхом перед непонятными писаниями и с их почти неуловимыми отличиями в обрядах; я оценил значение мистицизма, галлюцинаций, вдохновения, говорения языками и многих других проявлений набожности, истоки которых прежде были скрыты для меня завесой тайны. Я понял, сколь неизбежно невроз влиял на веру набожных христиан, пока те наконец не обретали черты, поразительно свойственные невротикам. Я увидел, что чувство утраты любви, которое возникает и у неверующих, страдающих неврозом навязчивых состояний, у невротиков религиозных должно неизбежно сопровождаться чрезмерным, невероятно сильным акцентом на догме, – и этот акцент ведет к формализованному догматическому фетишизму, а догма полностью обожествляется, после чего христианство часто, а может быть, и почти всегда превращается из религии любви в религию страха и ревностного поклонения догматам, а Бог перестает быть любящим Отцом Небесным и становится суровым догматиком, в глазах которого неверное толкование догмы – преступление и заслуживает кары в виде костров и вечных мучений в аду, в то время как сам Бог не только прощает, но и требует позорнейших преступлений против любви, куда входили убийства ведьм и кровопролитнейшие войны за веру. Особенно это проявлялось в темные века христианских неврозов. Невроз искажает саму веру христианина, при определенных условиях он должен исказить ее неизбежно; и когда то же самое происходит с массами, эффект накрывает целые Церкви – и Протестантскую, и Католическую в равной мере. И наоборот – искаженное, невротическое христианство порождает невроз как у отдельных людей, так и у масс. Говорят, хуже всего, когда испорчены лучшие – и для христианства это особенно верно.
Но и освобождение религии от невротических черт происходит так же, как и исцеление неверующих невротиков – через восстановление любви и возвышение ее до уровня жизненной доминанты. Вся история Израиля повествует о непрестанной череде все возрастающего страха и невротических состояний, которые сильно ослабевали – и были почти устранены Иисусом – благодаря открытию или проявлению любви. При этом часто, а может, и всегда, происходит обращение к пережитому опыту божественной любви. Это согласуется с аналитическим методом, и меня все больше поражали аналогии между религиозным развитием с его преодолением страха – и научно совершенной системой психоанализа. Фрейд великолепно осветил психологию толпы, и в 1921 году это дало моим исследованиям неоценимый импульс.
Аналитическая работа стала для меня исполнением давней мечты. Она была близка к реальной жизни и в то же время связана с практикой, сферу которой я для себя определил в пасторских трудах. В сотнях случаев, с которыми я прежде пытался справиться методами, нацеленными на сознание, – и тщетно, ибо религиозно-нравственный конфликт таился в подсознании и действовал оттуда, – я добился исцеления, которого
