В первый раз просто спать очень хотел, а вчера нарочно не помыл, чтобы проверить, станет она опять чистой или нет. А выходит, тебя загрузил – каким-то идиотским мистическим способом».
«Ничего страшного, – ответила Рут. – Мытье посуды – единственная домашняя работа, которая меня не бесит. Даже, наоборот, успокаивает. И руки можно погреть».
Собравшись с духом, спросил: «Слушай, а что вообще происходит?» – совершенно не представляя, как можно ответить на этот вопрос.
«Понятия не имею. Но надеюсь, оно продолжит происходить, – написала Рут. – Ужасно это все интересно!»
«Да не то слово».
Вот именно, не то слово. Совсем не то. Но тоже хорошее.
До вечера бродил по городу, ничего толком не замечая, не думая ни о чем, почти не осознавая, что происходит; потом, уже дома здорово удивился, обнаружив, что, оказывается, успел нарисовать несколько десятков человеческих лиц – поспешные неловкие наброски, да еще и в линованном блокноте, вот дурак. Впрочем, какая разница, эти рисунки имеют разве что этнографическую ценность, да и то очень условную, в рамках давным-давно придуманной игры с самим собой. А теперь началась какая-то другая игра, совершенно непонятная, но захватывающая. И такая азартная! Уж очень высоки ставки, даже если никаких ставок нет вовсе, даже если сам их нафантазировал, даже если фраза Рут «Надеюсь, оно продолжит происходить» продиктована только вежливостью, или, например, любопытством, сама же сказала: «Интересно», – и это вовсе не означает, что… Да просто вообще ничего не означает. Все равно ставки высоки, как небо, до которого, если верить надписи в кафе, куда случайно забрел и остался обедать, двенадцать километров; получается, небо в тысячу раз ближе, чем чертов Буэнос-Айрес, где сейчас пьет горький черный кофе маленькая рыжая Рут. Даже чуть больше, чем в тысячу, в тысячу с хвостиком – кроличьим, конечно, чьим же еще.
– Все это хорошо, но ты с недопустимым легкомыслием относишься к обязанности резать для меня яблоки, – насмешливо сказала кролик Лена.
Ну, то есть сам, конечно, сказал, вернее, пропищал, для смеху. Но был совершенно уверен, что озвучивает Ленины мысли. Не так уж сложно было их угадать. А смягчить ее недовольство еще проще.
Пиццу на этот раз не пек, разогрел и доел остатки предыдущих кулинарных экспериментов. Немного прибрал квартиру. Не любил заниматься уборкой, но не мог допустить, чтобы Рут приснился бардак, который он уже успел развести при активном участии Лены. Крольчиха устала прикидываться тихим ангелом и, будучи выпущена на свободу, быстренько раскидала все, до чего успела дотянуться, включая книги, тапки и сложенные в плетеную корзину овощи, отличный вышел натюрморт. Но Рут его лучше не показывать.
Ждал ночи, как давно ничего не ждал. И одновременно очень боялся. Чего именно – бог весть. Что Рут не появится в кухне? Или что она все-таки появится, и тогда окончательно станет ясно, что мы оба сошли с ума? Или не оба, а только я? Или только она? Вот это, кстати, было бы обидно. Общее безумие объединяет, как необходимость
