– была рада увидеть меня здоровым и в общем веселым.
О том, что я был трезвым, говорить не стоило; за рулем я никогда не пил хотя бы из-за неудобства, там проваливался стакан.
Подхватив жену на руки при выходе из зоны прибытия, я понес ее в дышащую розами машину, не сразу вспомнив про чемодан.
О своем предопределенном увольнении я ничего не сказал.
А жена в общем не слишком интересовалась моими делами; годы моих бесконечных и бесплодных метаний выработали в ней эмоциональный иммунитет.
Да и вообще, отношения с женой у меня были сложными. И, должно быть, редкими для людей нашего возраста.
Мы сошлись с нею четырнадцать лет назад на базе страстной любви, счастливо совмещенной с кошачьей страстью. Последнее казалось мало реальным, но в 1993 году я еще почти не пил и был много на что способен.
Страсть, конечно, прошла бы и без моего пьянства: горящие тела всегда рано или поздно превращаются в головешки – а любовь осталась.
Если признаться честно, я и сейчас любил жену не меньше, а может быть, даже сильнее, чем в первые годы наших совместных исканий.
Ведь когда отхлынул прилив чувственности, обнажились скалы чувств.
Это, конечно, могло показаться смешным.
Любовь в жизни нормального человека хрестоматийно занимала лишь некоторый ограниченный временной интервал, захватывающий юность и молодость, а потом ее значение должно было сходить на нет, замещаясь более существенными сущностями. На самом деле все определялось порогом восприятия, который у всех был разным. И самыми счастливыми были люди, чьи души были покрыты носорожьей кожей: такие не испытывали никаких чувств вообще и всю жизнь жили счастливо.
У меня же душа, верно, была полностью обнажена, я жил любовью и мне предстояло умереть в любви.
Я любил свою жену беспамятно, безумно, остервенело.
Не кладя на руку на сердце, я мог сказать, что в случае надобности пошел бы за нее воевать.
Я не любил свою родину, я презирал свой народ в целом, за страну под трехцветным флагом отказался бы воевать даже под угрозой расстрела – а вот за жену пошел бы даже не сегодня, а вчера. Ради нее подставил бы свою грудь под крупнокалиберный пулемет Владимирова, о котором в наставлениях говорится, что попадание одной пули отрывает конечность, а любое ранение смертельно.
Но от меня никто не требовал защищать жену от КПВ.
Я должен был лишь обеспечить ей безбедное существование.
А этого не получалось.
Я оберегал жену от худших мелочей быта, так у нас сложилось с самого начала. Я тащил на себе дом, заботился обо всем от ремонта посудомоечной машины до поддержания запаса туалетной бумаги. Я часто готовил еду и занимался стиркой. Конечно, стирала машина, но ее требовалось загрузить, запустить, потом разгрузить, иногда тоже ремонтировать. Домработница приходила раз в неделю, а обувь приходилось держать
