его одними оболочками своих глаз начать осматриваться по сторонам, в поисках скрытых камер, которые, несомненно, где-то неподалеку спрятаны и ведут прямую трансляцию с этого его розыгрыша.
И тут если что, то нет ничего сверхъестественного или смешного, а это всего лишь издержки профессии Гилмора, связанной со всем секретным, где все окружающие его предметы, имеют основную характеристику – они скрытные. Так что он по-другому и помыслить себе не мог, как только так. А как только так подумал и обнаружил, что Шиллинг к делу подошёл более чем основательно, и так тщательно замаскировал камеры слежения, что даже он не смог обнаружить, то он принялся более тщательно анализировать эту просьбу Шиллинга.
– Чего он на самом деле хочет, обращаясь с этой просьбой ко мне? – вопросил себя Гилмор и чуть ли не сразу нашёл подходящий ответ. – Он хочет заручиться моей поддержкой. Это, несомненно. Но для чего? – опять вопросил себя Гилмор и вновь сразу же находит и на этот вопрос ответ. – Он что-то там про себя задумал и если всё пойдёт не так, то он всю ответственность за неудачный терра…свою выходку переложит на меня. – И для этого вывода Гилмора были все основания. Сегодня он получил записи с камер наблюдения президентской комнаты без названия, где произошло чудовищное преступление по отношению к именному торту президента – кто-то воспользовался тем, что повар зазевался и на пять минут оставил торт без присмотра и нарушил единство исполнения фигурок президента и первой леди на торте. И после просмотра этих записей с камер наблюдения, есть все основания подозревать в этом ведическом преступлении одного человека. И этот человек сейчас стоит перед ним.
– Так он, каким-то образом (конечно с помощью утечки) прознал, что я сегодня иду с отчётом к президенту, и сейчас пытается меня остановить. – Догадался Гилмор. – А этим своим двусмысленным заявлением о моём генеральстве, даёт мне понять, что у него тоже что-то есть на меня. «При вашем-то роде занятий и жизни полной приключений, разве не иметь грехов не выглядит более странно, чем погрязнуть в них», – так и слышит Гилмор слова Шиллинга, когда-то им в пылу разгорячённости спиртным сказанные. И что же делать? – уже нервно вопросил себя Гилмор. – Пока не спешить делать выводы из записей с камер наблюдения, и пока я не узнаю, что у Шиллинга на меня есть, нужно затягивать это дело. – Приняв это решение, Гилмор многозначительно смотрит на Шиллинга, и со словами: «Я вас понял», – подмигивает ему и быстро его покидает.
Ну а Шиллинг, сбитый с толку этим подмигиванием Гилмора, даже не успевает броситься вслед за ним. И он, с долей безнадёжности выдохнув из себя горечь накопившегося в груди не переработанного воздуха, преграждает путь направляющемуся в сторону конгресса, конгрессмену Сваровски, представляющего собой всё самое политически противное, безнадёжно устаревшее и безграмотное для Шиллинга.
– А что ваши, не признают за своего? – ехидно так, спросит его конгрессмен Сваровски.
