головой. Где-то тут, на заднем дворе, находилось бомбоубежище. Дедушка сам выкопал его в шестидесятые.
– Конечно, ты ничего не слышала. Так все дела и делаются. Именно так.
Сильный порыв ветра за окном поднял в воздух бумажный пакет.
– Мама с папой водят тебя в церковь? – спросил дедушка.
– Иногда.
– Надо ходить туда каждую неделю. Особенно сейчас… – Он взял в руки детские кожаные сапожки, отделанные потемневшим серебром. – Возьмешь их?
– Давай, – кивнула я.
– Я их носил, когда мне было четыре года. Может, тебе нравится еще что-нибудь?
Я слышала, как с трудом работают его легкие, как свистит воздух, проходя через носоглотку.
– Подожди, я знаю, чем тебя порадовать, – сказал дедушка и велел мне присесть перед низким буфетом, который стоял в дальнем углу кухни. – Теперь пошарь рукой внизу. Нащупала?
– Что?
Я уже по плечо залезла под буфет. В колени впивался линолеум с рельефным рисунком.
– Двойная стенка, чувствуешь? Сдвигай вправо.
В доме дедушки любая коробка с хлопьями всегда представляла собой больше, чем коробку, а в банках с консервированным супом хранились вещи куда более ценные, чем суп. Неудивительно, что он так истово верил в потусторонние силы. За потайной перегородкой обнаружился ряд кофейных банок – таких старых, что я не узнавала этикетки.
– Дай-ка мне банку «Фолджерс».
Он поморщился от напряжения, пытаясь отвинтить крышку.
– Давай я?
Я легко открыла банку и вынула из нее скомканную газету. Под ней лежала маленькая серебряная шкатулка, внутри которой на твердой бархатной подушке тускло блестели золотые карманные часы на цепочке.
– Отцовские, – сказал дедушка. – Вот тут заводишь, и они идут. Вечные. Механизм отменного качества. Раньше умели хорошо делать, понимаешь? Готов спорить, ты и не видела вещей, сделанных с таким мастерством.
Мне оставалось лишь присоединить эти совершенно не нужные мне часы к куче других полученных от деда предметов неясного назначения: к закатанным в пластик памятным серебряным долларам неправильной формы, двум округлым золотым слиткам, которые мне запретили продавать, и рамке с картой, изображавшей наш город столетней давности. Но дедушка настаивал, а я не нашла сил признаться, что потеряла единственную по-настоящему дорогую мне реликвию. В то утро я опять безуспешно искала свой самородок в пыли на остановке.
– Спасибо, они чудесные, – поблагодарила я, сжимая часы.
– Станут еще лучше, когда ты их начистишь. – Дедушка вытер лицо рукавом фуфайки. – Ты же будешь аккуратно с ними обращаться?
Хлопнула дверь, и на кухню вошла мама. Она заметила карманные часы в моей руке:
– Джин, хватит разбазаривать имущество.
– Пусть оно останется у внучки, я его с собой забрать не смогу, – ответил дедушка.
– Но ты ведь никуда не уезжаешь.
