как человек адекватный и зрелый, готова исправиться.
Мне хотелось, во что бы то ни стало вернуть ту прежнюю рыжую – бесстыжую, легкомысленную Аришку, наше доверие, и ради этого была готова пообещать что угодно, хоть спутник с неба.
Подруга покачала головой, печально, по– взрослому. Бледные, не накрашенные губы растянулись в мягкой, но насмешливой, снисходительной улыбке.
– Нет, Верка, ты не сможешь измениться. Мы такие, какими нас воспитали родители, мы то, что вложили в нас до четырёх лет.
Кафе наполнялось людьми. Уже почти все столики были заняты. Скрежет отодвигаемых стульев, стук ложек, чей– то смех, детское лепетание, тихие разговоры.
– И что теперь? – беспомощно взглянула я на подругу.
– А ничего, – Аришка пожала плечами. – Мне надоело тебе подчиняться, надоело сидеть в твоей комнате и готовиться к очередному докладу о величии триумвирата и СГБ, слушать разглагольствования твоего отца, вязать с тобой и твоей матерью. Мне всего восемнадцать, я хочу танцевать, сидеть в кафе, встречаться с мальчиками. И со мной согласится весь класс, Вероника. Сама посуди, где бы ты не появилась, на какую бы вечеринку не пришла, праздник превращается в пытку. У Дена на днюхе ты что вытворила? Выстроила нас в одну шеренгу, как на уроке физкультуры и прочла нам лекцию о чистоте языка и вреде сквернословия. Видите ли нашей умнице Краевской не понравилось, что Петька спел несколько матерных частушек. Тьфу! А у Светки? Вовка и Наташка спокойно целовались на балконе, никому не мешали. Но тебе, такой чистенькой и непорочной, пришлось это не по нутру. Помнишь, что ты учудила? С начала, отчитала их, как строгая тётушка, а потом, дабы и всем остальным не было повадно, заставила весь класс делать домашку. И мы сидели нарядные, за накрытым столом и учили уроки. Несколько лет подряд, мы с девчонками собирались у тебя, чтобы петь под рояль в компании твоих родителей. А нас, между прочим, пацаны в клубе ждали. Знаешь, Верка, поступи хоть раз по-человечески. Избавь нас от себя, дай повеселиться, побыть самими собой. Я говорю тебе всё это, так как больше сил нет молчать. В конце концов кто-то должен открыть тебе глаза. Сама ведь не додумаешься. Да, вы с папашей можете посадить меня, в нашей стране всех подряд сажают. Но дружба с тобой такая же тюрьма, такая же несвобода.
Тоска навалилась на плечи тяжёлым покрывалом. Аришка отдалялась стремительно, неумолимо. Невидимая стена между нами крепла. Нужно было что– то говорить, в чём– то убеждать. Но мысли юркими разноцветными червяками путались между собой, ускользали.
Внезапно тоска и отчаяние сменились ужасом. Затрепыхалось сердце, грозясь выскочить из грудной клетки. Всё вокруг казалось угрожающим и белый, слишком яркий свет за окном, и люди, больше напоминающие монстров. Почему я раньше не замечала, какие у них безобразные лица. Мерзкие звуки, отвратительные запахи кофе и выпечки. Они несут смерть. Здесь всё несёт смерть. Каждый стол, каждый стул, и эти светильники в форме раскрытых цветков. Какие
