но за толстым слоем пудры и румян – это было не понять и Мишка, влезший в образ "опричника-кагэбэшника", смерив ее презрительным взглядом, процедил сквозь зубы:
– А-а, вот и боярыня Грязнова, надо полагать, собственной персоной? По тебе, курица, тоже веревка соскучилась. Собирайся-ка, с муженьком в Сибирь поедешь. Там на свежем воздухе, живо поймешь, что да как,– и равнодушно смотрел, как заваливается от его слов в обморок хозяйка поместья.
– За что же немилость такая? Чем прогневил Матушку-Императрицу?– завопил вдруг Грязнов, приходя в себя от полученных известий и травм.
– Аль сам не знаешь, собачий сын?– удивился Мишка.
– Наветы!!! Все облыжно!!! Господин поручик, как перед Христом Богом!!! Клянусь!!!
– Ты еще Бога вспоминаешь. Сволочь!-
Мишка отшвырнул стул.– За сколько Россию продал? Ну, колись гад?– от такого обвинения Грязнова снова бросило в жар, и шишка на лбу стала не так заметна. – "Это я, кажись палку перегнул слегка. Увлекся",– подумал Мишка и с удивлением услышал вопль Грязнова:
– Не своей волей, принудили. Жизни лишить супостаты, грозились и всю фамилию извести. Каюсь! Взял!
– Сколько?– опешил Мишка.
– Пятьдесят тысяч ассигнациями,– зарыдал Грязнов.
– Вот, значит, на какие деньги хоромины эти отгрохал, гад? Бери бумагу, чернила и пиши покаянное прошение на имя Императрицы со всеми своими пакостями. В подробностях. Где, от кого, сколько, когда и за что. Более для тебя ничего сделать не могу, мерзавец, – и повернувшись к пришедшей в себя боярыне Грязновой, над которой хлопотали дворовые девки, скомандовал ей:
– Чего разлеглась свиньей? Марш за чернильницей, пером и бумагой. Бегом!!!– и боярыня, забыв про то, что она боярыня, помчалась в глубины дома, заполошно вереща:
– Господи, пронеси и помилуй,– а через минуту уже вернулась со всем, что требовалось, и опасливо косясь, на Мишку, выставила все на столик:
– Пиши скорее, Вадим Аполлонович, видишь, господин поручик в нетерпении гневается,– подсунула она листы бумаги под руку мужа, уже сидящему за столом и трущему шишку на лбу.
Глава 4
Писанина заняла минут сорок и за это время немец управляющий, пытался несколько раз сбежать и, в конце концов, так надоел Мишке этими своими рывками то туда, то сюда, что он велел Тихону взять у стоящего внизу крестьянина вилы и приставил его к немцу:
– Еще раз дернется – коли в окорок,– разрешил он ухмыляющемуся злорадно Тихону и, повернувшись к боярину Грязнову, склонился над ним.
– Складно излагаешь, молодец. Так глядишь и до Турухана живым доберешься, вместе с красавицей боярыней,– от этих слов боярин даже язык от усердия высунул и заскрипел пером еще бойчее.
– Теперь число и подпись поставь. Напиши, что без принуждения писано и что каешься перед Государыней и Богом,– боярин Грязнов, взглянув на Мишку, подобострастно
