представился дед.
– Он был среднего роста, седой и волосатый, руки сильные и волосатые, даже из ушей густые, седые волосы растут. И двигается, будто перекатывается, как ртутный шарик. Глаза, на удивление, – синие. Лицо доброе, совсем как домовой, из народных сказок.
– Я чай заварил. К чаю изюм приготовил, шоколад самодельный, как положено, с тёртыми орехами. Пьём чай не торопясь. Глядим в окошко вагона, разговариваем. Пообвыкли немного. Он смотрит на меня: «И где тебя так?».
– Да, – в шахте.
И рассказал, что да как, про сантиметры, которых не хватило до инвалидности, или до смерти.
– Бог миловал, – говорю, – обошлось.
Сергий и говорит: «Да нет, не миловал. Видно мироздание, тебя, к чему-то другому готовит».
– Что-то неохота мне подвиги совершать, – шучу я.
– А к подвигам, заранее никто не готовится, само как то складывается, – ответил он.
И достал бутылку.
– Самогон будешь?
– Нет, в дороге не пью, – отвечаю.
– Дед пожал плечами, достал рюмку, налил, и сразу выпил, – закусывать не стал. Молчим, – смотрим в окно. Переезжаем речку, – коровы на водопой пришли. Поезд тащится медленно, – можно всё хорошо разглядеть. Переехав мост, остановились. Полустанок, какой-то, будка железнодорожника и всё. Будка красиво покрашена. Замысловатая ограда вокруг будки. Чуть поодаль, среди побеленных деревьев, стоит небольшой монумент, – «Памяти погибших воинов». Солдатам, освобождавшим эти места от фашистов.
– У нас в деревне, крест стоит, над братской могилой – «Памяти погибших инвалидов».
– Я молчу.
– Во время войны поставили, сразу после…
– Он посмотрел на меня, попросил чайку заварить – свежего. Заварил, сидим, ждём когда запарится. Дед задумался о чём-то. Я не тревожу. Разлил в чашки, пьём. Молчим. У мужиков бывает так, каждый о своём молчит. Дед не просто молчал, видно было, – вспоминает что-то.
– Это было в войну последнюю, – «Отечественную». Когда Гитлер объединил Европу, а до него Наполеон объединял и войной на нас шёл.
Я слушаю, не переспрашиваю.
– Вся Европа работала на него, вооружение и солдат поставляла, – на Гитлера.
– «Все побывали тут», – он кивнул за окно.
– Когда наши отступали, в начале войны. Мужики ушли с войсками, остальные в лес, – парни, деды. Скотину уводили в леса. Девушки лазарет в лесу соорудили. Получился маленький лесной колхоз.
– В деревне Бабы с детками малыми и инвалиды при них остались, хоть какая-то подмога от них будет. Мужикам немного обидно, и как-то не по себе, а что поделаешь, многие из них даже воды принести в ведре не могут, не то что – партизанить.
– Старшим над инвалидами был, – Рабина. Из донских казаков. Как в «гражданскую», порубали его шашками под рябинами.
