папку и направляюсь к выходу.
Кидаю взгляд на парня-альбиноса ‒ он сидит в прежней позе. Не могу сказать, что мне это нравится. Как я успел выяснить, здесь попадаются действительно опасные вещи. Состояние его, правда, на ближайшие несколько часов, до утра, как минимум, стабильно. Нестабильным оно начинает быть потом. Завтра вновь приду – проведаю. Если что ‒ вмешаюсь.
Кабинет моего начальника находится рядом с лестницами, у противоположного конца коридора, ведущего к экспериментальному залу.
Проверяю, насколько могу себя оглядеть, прилично ли я выгляжу, приглаживаю дреды ‒ если не сказать, что проверяю, на месте ли они, ‒ и стучу в дверь.
– Да? – в ответ на мой стук из-за двери доносится негромкий сухой голос.
– Амрит-Саир, принёс отчёт.
– Заходи.
Я и захожу.
Если так подумать, то у меня давно не было начальника.
Начальника-рыбы у меня точно не было никогда.
Ну, то есть, как – рыбы: у него антропоморфное тело ростом чуть пониже моего, но на шее у него жабры, а покрытая крупной серебристой чешуёй голова не овальная, как у людей, а вытянутая носом и губами вперёд. И глаза по разные стороны носа.
Своеобразная должна быть картина мира.
Насколько я могу предположить, он дышит тем же самым воздухом, что и я. Поэтому, если честно, я не очень понимаю, зачем ему жабры. Разве что он будет без проблем дышать под водой, окажись он в воде?
Тогда он, получается, не рыба, а амфибия? Но голова у него совершенно рыбья…
Зовут его Петер. И есть ещё что-то типа фамилии, длинной и сложной, которую я не запомнил.
Про себя я, естественно, называю его Петей.
Мой начальник-рыба Петя читает два отчёта одновременно. Один он держит в поле зрения правого глаза, другой – в поле зрения левого. Тонкими, почти прозрачными губами он сжимает соломинку, высовывающуюся из стоящего перед ним высокого непрозрачного стакана и потягивает какой-то напиток.
Я бы заснял эту экзотическую картину, если бы было, чем. Впрочем, я думаю, что, если бы я сдал начальнику отчёт, а потом начал бы его фотографировать, он бы не понял.
Петер поднимает голову и поворачивает её так, чтобы видеть меня левым глазом.
– Как дела?
Его голос звучит… безводно. Может быть, это связано с тем, что у него есть жабры, но он сейчас на воздухе? Устройство его голосовых связок у меня не хватает фантазии представить.
Пожимаю плечами.
– У меня – насколько я могу судить, вполне благополучно. Только я устал очень. Засиделся и потерял счёт времени. Который сейчас час? И какого дня?
– Ты ещё спроси, какой сегодня год… – устало усмехается Петер. Выглядит он не очень. Кожа ‒ сухая и морщинистая, чешуя ‒ взъерошена, а гора отчётов по обе стороны его стола – по обе стороны его глаз – выросла в полтора раза с моего прошлого визита. Усмехаюсь в ответ.
– Мой большой друг Кан-Гиор, вспоминая свои прошлые жизни, нередко шутит про «какой
