тракту на полозьях, без изнуряющей однообразием тряски, но то и дело поплотнее укутываясь в шубы и тулупы, что тоже не всласть.
Вот они-то и помнили каждую версту, они-то и следили за их чередованием, за мельканием полосатых столбов, специально для этого расставленных по дорогам, они-то и завели обычай считать эти версты от почтовых станций, где приезжающие и проезжающие усаживались в кибитку на колесах или в возок на полозьях, а не от геометрически определенного центра, установленного знающими людьми с помощью циркуля и линейки, любимых приспособлений древнего грека Евклида.
А расстояния, которые измерялись не по почтовым трактам, а по проселочным дорогам, определялись еще вольнее: то от порога до порога, то от околицы до кабака или до базарной площади.
Расстояния внутри ряснянской округи доходили до десяти – пятнадцати километров, а за пределами округи расстояния заменялись на направления, а дальше – на представления.
Рясна помещалась посредине дороги. Дорога в одну сторону шла на запад – следом за заходящим солнцем (когда солнце начинало клониться с высоты небосвода), а в другую сторону дорога тянулась на восток, ориентируясь на восходящее солнце, отскакивающее как мяч от горизонта летом и медленно, сонно пробирающееся через плотные серые ватные облака зимой, окрашивая их в сердито красные тона и обещая тем самым морозный день.
На запад дорога шла на Могилёв, дальше – на Варшаву (потом между Могилёвом и Варшавой возник Минск, и тоже много что значил), а за Варшавой – на Берлин, там был немец с его железом, добротным инструментом, порядком, аккуратностью и чистотой, ратушами на торговых площадях, Магдебургским правом, грабежами и пожарами войны и убийством всех, кто сопротивляется, а за ним еще и Париж, с его тонконогими девицами, легко согласными обласкать любого, кто заплатит им хотя бы самую мелкую монетку, и с Наполеоном в 1812 году.
На восток дорога, миновав Мстиславль, уходила в поля, пряталась в леса и шла себе на Смоленск – туда гоняли скот скупщикиевреи (пока Данилов не забрал в свои руки всю торговлю скотом), а дальше были Вязьма и Можайск и, наконец, Москва. За Москвой, где-то далеко-далеко лежал Китай, в нем жили китайцы – люди с узкими прищуренными глазами, в шляпах из рисовой соломы.
Не на западе и не на востоке, а неизвестно где находился город Вавилон. О нем было известно из-за случавшегося там столпотворения – собрания толп народа, по-видимому, в воскресный день на базарной площади. Аким из Зубовки много раз называл Вавилоном* Рясну, и потому все знали о его существовании.
* В Вавилоне, по-видимому, люди бессовестно обманывали друг друга, особенно когда продавали поросят: кормили их молоком с сахаром, чтобы они казались упитанными, розовыми и веселыми, и потому плохо ели толченую картошку, мужики напивались в кабаке и в чайной и валялись пьяные на земле, что в грязи осенью, что на снегу зимой, бабы приторговывали самогоном и обирали пьяных, а они так и смотрели, как бы залезть к бабам под
