это просто сказка, это космос, в хорошем смысле слова. Такие минуты, как будто оправдывают, все эти годы беспонта и холода. Сознание до верху заполнилось ее улыбкой, выражением глаз, жилками на бедрах, волнительными половыми губами, маленькими, почти плоскими белыми сисечками с бледно-розовыми большими сосками… Длинная шея, которую можно целовать до-о-олго, так долго, как хочется, пограничье между гладкой шеей и началом волос, куда можно тихонько подуть, ушки, которые кажутся хрупкими и тонкими, но которые жарко отзываются, если тихонько прикусить зубами их за мочки.
Я не очень люблю тратить время на скучную классику, но тут вдруг вдохновился и вошел в нее с позиции миссионера. Я представлял себе, что я в ее глазах сейчас – Курорт или волшебный конь, на котором он доскачет до курорта. Походу, она представляла что такое же, потому, что схватила меня, как коня, за шею, как за холку, потянула мое лицо к своему и завизжала «Давай, ну!». Я неистово кончил, продолжая вталкивать ее в кровать фрикциями, смотрел в ее глаза, видел там смеющиеся портреты удовлетворенных зеленых монстров, ее довольных лесбо-подружек, счастливых курортских мальчиков-официантов. Я давал ей радость, и не обижался, что радость не во мне, а в зеленых монстрах.
Я слышал, как сейчас на самом деле трое моих монстров трахаются у нее в тумбочке с ее монстрами, лежавшими там еще до меня. Мы с ней – просто необходимое приложение к программе трахающихся зеленых монстров. Это кроки должны были встретиться в этой тумбочке, просто использовав нас, как средство коммуникации. Теперь они всей кучей вцепятся в душу Джейс и заставят отвезти их на курорт, где они трахнутся с миллионом монстров, уже собравшихся там. И так они становятся все сильнее и сильнее, все организованнее, и все смешнее песни людей о свободе – все так или иначе подчиняется воле и тайному замыслу зеленых монстров.
Я не расстраивался. В этот раз я даже не вспомнил Ту, это значит, что мне было по-настоящему классно. Джейс лежала, раскинув руки, на спине и шла большими красными пятнами по белому телу, смотрела в потолок и тяжело дышала. Я потрогал ее потные маленькие ягодицы. Пот быстро испарялся и кожа казалась прохладной.
Я заглянул ей в лицо и понял, что мне лучше уйти, не портить впечатление и не надоедать. Жаль, я же хотел пробыть с ней весь месяц, как это было бы классно! По крайней мере, могло бы быть классно. Радость – чертов сука, гребанный революционер… Понимает этот рыжий мудак, что он у меня отнял?
Я оделся, потрогал ее пяточку и слегка почесал отвердевшую кожу. Она улыбнулась, и сказала «все, иди». Мы сговорились, что увидимся завтра вечером, после концерта я зайду и, может, еще и сходим куда-нибудь, посидим…
Я вышел по пустому темному коридору в темный провал зрительного зала. Посветил фонариком. Вверху на куполе в чудесном танце кружились греческие боги и богини, какие-то птицы и звери, белели руины парфенонов. Они были бесконечно прекрасны. У меня как-то
