Золотистый вечерний свет медленно утекает прочь, и теперь я чувствую запах костра. Скоро все ангелы скроются в тенях.
Но мою могилу ангел венчать не будет. И на похороны не придет никто, кроме гробовщиков и священника. Не будет ни цветов, ни гимнов, ни слезливой музыки. Вообще никаких слез. Потому что скорбеть будет некому. Дом престарелых – или, как я их называю, Хэппи Энды, – где я, скорее всего, проведу старость, дожидаясь смерти в уродливых платьях и туфлях, воняя дешевой присыпкой с запахом розы и мочой, и с пятнами красной помады на зубах, будет очень рад от меня избавиться. Священник, который, конечно же, будет низеньким и щуплым, с маленьким подбородком и шепелявым голосом, и в бежевых трусах под облачением (или, в наши времена зарождающегося равенства, в больших застиранных дамских трусиках и бюстгальтере, столь же соблазнительном, как кресло стоматолога), затолкает мой гроб в печь со словами: «Громолеты, вперед!».
Если повезет, мне даже достанется молитва.
Разумеется, я мечтаю вовсе не о таких похоронах. Я бы предпочла стеклянную погребальную колесницу с двумя шикарными черными жеребцами, и чтобы мой гроб внесли в изумительную готическую церковь под звуки «Каста Дивы» из оперы «Норма» Беллини. Не удержусь от искушения и добавлю модель в тельняшке от Жана Поля Готье. Священник будет высоким, темноволосым и харизматичным – достаточно праведным, чтобы служить Господу, и достаточно божественным для меня. Элегантно одетая паства будет скорбеть искренне, но достойно. Мой гроб проскользнет сквозь сиреневые бархатные занавески под песню «Жизнь в розовом цвете», и, разумеется, со мной будет прощаться любимый мальчик.
В моих мечтах.
Когда мы уходим с кладбища, день угасает, уступая место расплывчатому миру теней, и парк напоминает иллюстрацию Артура Рэкхема: высокие черные деревья простирают длинные острые ветви в кроваво-багровом небе. Уличная эстрада – призрачный силуэт на фоне пятнистых оранжевых и малиновых облаков, вуалью покрывших осенний закат во всем его великолепии. Мы срезаем путь по грязной траве, уже жесткой от мороза: Хайзум мечется по все стороны, выискивая воображаемых маленьких существ и отвратительные запахи, а я уверенно иду вперед, стараясь не походить на легкую цель для грабителя, который ищет, где бы поживиться мобильником. Когда мы выходим на тропу, я вижу маленькую, оборванную фигурку пожилой женщины, которая кормит ворон. Каждый вечер она приносит пакет хлеба для шумных черных птиц, которые слоняются по верхушкам деревьев в той части парка, что граничит с кладбищем. Беспокойно толкаясь на траве в ожидании хлеба, вороны напоминают компашку угрюмых подростков, околачивающихся на углу улицы. Женщина укутана в залатанное твидовое пальто на несколько размеров больше, чем надо, на ней красная шерстяная шапка с помпоном и красные туфли Мэри Джейн[1] с коричневыми носками. Моя бабушка всегда говорила: «Шляпа красна, а трусиков нет». Я мысленно прозвала незнакомку «Салли в красных туфельках», но понятия не имею,
Модель туфель на небольшом каблуке и тонкой подошве, с ремешком на подъеме и круглым носком. –
