ушёл, не прощаясь.
На следующий день я опять убирал перед домом. Чтобы хоть как-то задержаться неподалёку от подруги, по собственной инициативе начал собирать прошлогоднюю листву на клумбах, изумительно запутавшуюся в вечно зелёных ветках кустарников. Такое рвение не осталось незамеченным. Ко мне подошёл всё тот же неказистый мужичонка, который Митяй, долго смотрел на мои потуги, на длинные передышки (тяжело пока наклоняться, голова болеть сверх обычного начинает), а после принёс низенькую скамеечку и поставил рядом.
– На. Смотреть не могу, как ты на коленях тут ползаешь. Ещё потопчешь чего… Аккуратно переставляй, понял?!
– Да, спасибо…
К Зюзе добрался только к вечеру, когда охранник на вышке, откровенно скучая, лениво перебрасывался словами с кем-то с улицы.
– Привет! Запоминай! Ешь, пей, слушайся – делай всё, чтобы понравиться, и чтобы от тебя не избавились. Нам надо набраться сил для побега. Я буду приходить как смогу. Не переживай, всё будет хорошо.
– Да. Я буду хорошая…
– Вот и умница. Помнишь Колобка? Мы – не хуже. Тоже от всех уйдём. До завтра, мне надо идти.
Закончив уборку, я уже направлялся к своему сарайчику, как откуда-то справа раздался старческий, дребезжащий голос:
– Жив, сынок? Странно… Подойди.
Автоматически обернувшись на голос, я увидел … Василия Васильевича, того самого машиниста с того самого паровоза. Он рассмеялся:
– Что? Не ожидал? Ух ты, каким красавцем стал!.. Да ты мордочкой не сверкай, не сверкай! Не испугаешь! Хе-хе… Думаешь, не видим, как ты вокруг своей твари увиваешься? Наивный… Да за тобой четыре пары глаз наблюдают постоянно, лопух. Не веришь? Из караулки – раз. С вышки два. Из дома – три и четыре. Так что даже можешь попробовать на меня броситься. Интересно, сколько шагов успеешь сделать? Проверим? – и снова мелкий, дробный смех.
Обалдев, я не знал, что и говорить. Но словоохотливому старичку, похоже, ответы были не слишком нужны.
– Лучше бы ты подох там, на насыпи, парень. Толку от тебя – ноль целых хрен десятых. Продать такого урода – себе дороже; кормить бессмысленно; в работники – да кому ты сдался? Нет, надо Ваньке сказать – пусть тебя шлёпнет, – хитрый, с прищуром, взгляд буравил меня. – Какой в тебе смысл? Вот в твари твоей есть. Пускай для престижа живёт, в клетке. Сейчас чистопородным доберманом никто не похвастается. Тварям – им ведь как? Расовая чистота нафиг не нужна. Им плевать – болонка ты или пудель какой… Хвост задрала – и давай ублюдков клепать! Чего вылупился, одноглазик? Иди давай… скоро детишки выйдут поиграть – нечего им на твоё бинтованное, паскудное рыло смотреть, мумия недоделанная… Ещё кошмары мучать станут.
Кипя внутри от ненависти, я развернулся и побрёл к калитке на задний двор. В одном из окон шевельнулись занавески, и мне удалось разглядеть за стеклом внимательный, холодный взгляд. Не врёт пенсионер, чтоб он подох в корчах, охрана в доме честно свой хлеб отрабатывает. Ладно, посмотрим, кто кого.
