и не однородный, но деятельный и плодовитый коллектив драматургов, коренным образом изменивших характер английского театра. С этой задачей ни Марло, ни Шекспиру было бы не под силу справиться в одиночку.
Приятелем Марло – и соучастником некоторых его тайных дел, которые привели к столь плачевному итогу[40], – был Томас Кид, который формально не принадлежал к группе «университетских умов», потому что, подобно Шекспиру, не получил высшего образования. Впрочем, ему посчастливилось закончить очень прогрессивную для того времени частную школу, «Мерчент Тэйлорз». Ее первый директор, Ричард Малкастер, был выдающимся педагогом и видным филологом-классиком, что сказывалось на уровне преподавания и самого заведения наилучшим образом. Эту же школу заканчивали поэт Эдмунд Спенсер (15527-1599) и еще один из «университетских умов» – Томас Лодж. Полученного в школьные годы запаса знаний хватило Киду для того, чтобы покорить лондонскую сцену при помощи всего одной пьесы – «Испанской трагедии». По иронии судьбы, это сочинение надолго пережило своего автора, превратившись в своего рода эмблему причудливого художественного вкуса елизаветинцев – как драматургов, так и зрителей. «Испанскую трагедию» помнили в Англии даже тогда, когда имя ее создателя практически исчезло из театральных анналов[41].
Несмотря на большой коммерческий успех и сценическое «долгожительство» «Испанской трагедии», Кид не стал ведущим елизаветинским драматургом. Историкам литературы известно всего несколько произведений, предположительно написанных Кидом, самостоятельно или в союзе с другими авторами, в том числе Шекспиром, – трагедия «Солиман и Персида», перевод французской пьесы «Корнелия» (1594). Имена Кида и Шекспира довольно тесно связаны между собой: исследователи считают их совместными работами историческую хронику «Эдуард III» (1592) и «домашнюю трагедию» «Арден из Фавершема» (1592); кроме того, несохранившиеся пьесы Кида могли вдохновить Шекспира на создание самых великих его произведений. Киду приписывают авторство анонимной пьесы о короле Лире (ок. 1594), предвосхитившей замысел одноименной трагедии Шекспира, и утраченную драму о принце Датском, которую шекспироведы окрестили «Пра-Гамлетом»[42]. Однако литературное бессмертие было уготовано только одной из работ Кида, «Испанской трагедии». Молодому драматургу удалось создать такой «коктейль» из насилия, мистики и убийственных страстей, который пришелся по вкусу зрителям, еще не пресыщенным, но уже избалованным разнообразным репертуаром стремительно развивавшихся столичных театров. Его пьеса о «безумном Иеронимо» стала эталоном жанра «кровавой трагедии», или «трагедии мести», – одного из самых популярных жанров елизаветинской сцены. Ее элементы встречаются во многих пьесах этого периода, например, в «Горбодуке» Нортона и Сэквилла, «Мальтийском еврее» Марло или ранней пьесе Шекспира «Тит Андроник», а также в «Гамлете».
Публика елизаветинского периода
По анонимному доносу Кида обвинили в подстрекательстве к мятежу; во время ареста у него нашли рукопись с трактатом богохульного содержания, который, по его словам, принадлежал Кристоферу Марло. Жестокие пытки, которым Кида подвергли в тюрьме, и пережитые испытания сломили его нравственно и физически. Поэт умер в возрасте тридцати пяти лет в нищете и безвестности.
Пьеса долгое время ставилась и издавалась анонимно, и только в конце XVIII века филолог Томас Хоукинс (1729–1772) в своей работе по истории английского театра атрибутировал пьесу, обнаружив комментарий елизаветинского драматурга Томаса Хейвуда (1575–1650), указывавшего в качестве автора «Испанской трагедии» некого «М. Кида» в своем памфлете «В защиту актеров» (1612).
В предисловии, написанном Томасом Нэшем к роману Роберта Грина «Менафон» (1589), эта пьеса упоминается как принадлежащая Киду. В памфлете другого елизаветинца, Томаса Лоджа («Злоключения ума», 1596), говорится про пьесу, в которой «призрак кричал на сцене “Гамлет, отомсти!” так жалостно, словно он был торговкой устрицами». Текст самой трагедии утрачен, и определить степень ее влияния на шекспировского «Гамлета» не представляется возможным.
