Петровна какая ловкая наездница и с вами завсегда на охоту ездила!
– Шалава она. А ты у меня только на одном жеребце скакать будешь, да без седла!
И привлек ее к себе. Наташа прятала жарко вспыхнувшее лицо, даже побила мужа кулачками по груди, но было ей и стыдно, и отрадно.
Глава 3
Линялый заяц, лакомившийся озимью, заслышал конский топот и лай собак, встал столбиком, а потом пустился улепетывать к спасительному леску в зеленой дымке проклюнувшихся почек. Но было поздно: его заметили. Алексей Григорьевич не утерпел и велел подать себе коня. Тотчас собралась партия; стаю борзых спустили со своры и поскакали следом.
Охота была любимым (и единственным) развлечением мужчин в пути, и они никогда не упускали случая позабавиться; только Алексей остался при матери.
Земля задрожала… Охотники разворачивались в равнинку, чтобы объехать зверя, а затем травить внутрь круга. У каждого была своя свора борзых, даже у двенадцатилетнего Александра.
– Иван, постой! – Заслышав голос Николая, Иван натянул поводья и попридержал коня. – Постой, мне поговорить с тобой надо.
Аргамак нетерпеливо перебирал ногами на месте и коротким ржанием выразил свое недовольство.
Николай подскакал, и братья поехали рядом, пустив лошадей шагом и отправив людей вперед. Младший смотрел прямо перед собой, хмурил густые черные брови, собираясь с мыслями.
– Как думаешь, надолго ли? – спросил он наконец.
Иван понял, что он хотел сказать, и понурил голову.
– Виноват я перед тобой, брат, – сказал он, теребя поводья. – Ведь вас всех из-за меня… Да на тебе вины-то никакой нет, в указе и помину не было. Поживем в деревне тишком да молчком, оно и позабудется. Напишешь прошение государыне… Это меня Ягужинский со свету сжить хочет, а тебе-то что ж…
Николай невесело усмехнулся:
– А то ты не знаешь! У нас ведь как: если дерево рубить, то под корень.
Они помолчали. Обоим было не по себе.
– Эх, не надо было Катьку государю сватать! – с сердцем воскликнул Иван.
– Ты ж их и свел?
– Свел… Батюшка приказал. Я ведь, Николаша, меж двух огней: и отцу покорность окажи, и государю услужи. А ведь любил же его я!
– Кого?
– Государя нашего, Петра Алексеича. Веришь ли, как родного любил! А сказал бы он мне в огонь за него пойти – пошел бы! Добрый он был и ласковый, а то вдруг замолчит – и взгляд затуманится… Хоть и отрок еще, а многое понимал. Меншиков его все за дитя считал, думал, что командовать им сможет, – да просчитался. А батюшка думал обманом взять, улестить – и он просчитался. Государь-то видел, что его хотят насильно женить, за рога да в стойло. Ох, не надо было ему Катьку-то подкладывать… Пусть бы на Елизаветке женился…
– Что ты, она ж ему тетка родная!
– Ну и что? Синод бы разрешил. А государь бы счастлив был, может, и не заболел бы да не помер бы тогда… Были бы мы с тобой сейчас в чести… Эх, да что говорить! –
