ли цело в доме? – спросил Мельский, не хотя прямо спросить о шуме, который послышался ему ночью.
– Все, сударь, – отвечал слуга почти сквозь зубы, приняв, что вопрос сей относился на счет Василя. – Этот дурачок ничего не уносит, где днюет или ночует, как бы что плохо ни лежало.
– Я не о том спрашиваю, – сказал Мельский, дав другой вид своему вопросу. – Пришел ли кучер и нашлись ли лошади?
– Кучер пришел, сударь, только без лошадей. Он здесь, в передней, дожидается, когда изволите выйти.
Мельский велел позвать кучера, который рассказывал ему, что в одном небольшом леску слышал ржание и сарпанье лошадей, но за темнотою от заката месяца, за густыми кустарниками и валежником никак не мог пробраться к тому месту; что страх от волков помешал ему дождаться там утра, но что он теперь же опять идет туда.
Побраня и отослав кучера, Мельский оделся, вышел в другую комнату и взглянул в окно. Там увидел он, что лошади его и с дрожками мчались во всю прыть по улице и вдруг остановились перед домом. Ими смело и ловко правил юродивый, а кучер бежал следом. Осадив и остановя лошадей на всем бегу, юродивый сдал вожжи подоспевшему кучеру, а сам пошел в комнату к Мельскому.
– Моя беда, хоть не моя вина, – сказал он, вошедши. – Василь поправил, как умел; вот твои кони и колесница: кое-что пообито и порастеряно. Да ты не горюешь; у тебя лишних рублей много, много – хоть за окно мечи! Так почти ты и делаешь.
– Да ты почему это знаешь? – спросил его Мельский.
– Знаю, знаю! Василь все знает: так ему на роду написано. Пестренькие карточки много тянут рублей по зеленому сукну; а там и пиры, и затеи, и бог весть!.. Правда, подаешь гривенки нищим, и много… Хорошо, хорошо, не пропадут!
– Вот и тебе гривенка за то, что отыскал и привел моих лошадей, – сказал Мельский, подавая ему червонец.
– Спасибо! Красен, красен! Много свеч Богу, много гривенок братьям, – молвил юродивый, держа червонец на ладони и смотря на него. – Спасибо, прощай!
Мельский хотел его остановить, но он уже ушел; посланный слуга кликал его на улице, но он не оглядываясь шел размашистым скорым своим шагом и распевал стихиры.
В остаток этого дня ничего особенного не случилось с Мельским, так как и в следующие за тем дни; он почти позабыл о юродивом, который и сам не являлся и не встречался ему. На шестой день он собирался вечером на бал к богатой и роскошной графине Верской; уже он садился на дрожки, чтоб ехать к графине, как вдруг увидел идущего по улице Василя, который размахивал своею палкою и давал ему знак подождать. Мельский, желая узнать, что из того будет, велел кучеру приостановиться.
– Постой, повороти оглобли, – сказал юродивый, подойдя к офицеру. – Подале оттуда: там тесно, душно; там все вертится – и ноги и голова. Закружишься – забудешься; на сердце одно, а на языке другое. Язык наш – враг наш: прежде ума рыщет.
Мельский
