деле или он их только выдумал. Не было смысла копаться в прошлом, потому что его просто нет. Только смутные образы и чужие разговоры. Да и нужен ли был ему этот балласт? Он уже свыкся со своей бесполезной жизнью, ощущал себя атрибутом этого города, его порождением и любимым ребенком. Кто он? Сборище мифов и страшилок, которое все пытались забыть, отвести от него взгляд, как от бездомного с протянутой рукой. Ему повезло, что он это понял, смирился и перестал функционировать, изредка пытаясь уйти в себя и хоть что-нибудь осознать. Но безрезультатно.
Что он знал? Сирота. Работал в приемной кого-то. Сорвался. Сделал что-то. Отправили к психиатру. Мечтал о забвении. Если что-то и чувствовал, то искусственно, стимулируя химией. Единственное, что он ощущал, – это потеря. И то, что город затягивал его в черное, непроницаемое болото, а иногда на поверхности появлялись щупальца и душили его.
Он сделал еще один глоток, какая-то мелодия звенела в голове, вынуждая что-то промычать, какую-то детскую песенку: то ли считалочку, то ли колыбельную.
Парень, шедший мимо, остановился и прислушался. Кави было все равно, язык кололо от слов, которые он никак не мог вспомнить.
– Человечек идет по лесенке вверх. Свергнуть задумал он всех, – мычал он.
Парнишка остановился как вкопанный и уставился на него.
– Что? – Он сделал еще один глоток. Асфальт под ним мокрый, холодный и склизкий.
– Что вы пропели? – Парень взволнованно посмотрел на Кави. – Человечек идет по лесенке вверх. Свергнуть задумал он всех. Встретился ему сторожевой пес, но оказался на вид он не так прост… Это старая-старая, давно забытая песенка.
Парень вытащил руки из карманов и от волнения махал руками.
– Откуда ты ее знаешь? – Кави пару раз медленно моргнул, стараясь понять, есть ли худощавый парнишка на самом деле или ему привиделось.
– Я… собираю фольклор, – замялся тот. – Знаю только первые строчки. Вы знаете ее целиком?
Парень без боязни присел рядом, но на достаточном расстоянии. Кави снова выпил, ощущая, что внутри что-то просыпается.
– Спихнул он пса по лестнице вниз, – забормотал он. – Там… дальше была мышь. Мышь и что-то про кровь.
– Спихнул он пса по лестнице вниз, – едва слышно напевала я. – На следующей ступени человек встретил мышь. Не укусила она его в шею, а потому победить не сумела. Мышь лекарем стала, собаке она иногда помогала.
Лилит, рыжеволосая демонесса грубой, едва ли непорочной красоты, усмехнулась мне. Эту песенку она знала, но, кажется, не сочла ее оскорбительной.
– Человечек идет на другую ступень. Попал он в воспоминания плен. Ждали его там брат и жена. Но каждый из них был мертв и мертва. Подумал уж, что сошел он с ума, но на следующей ступени оказалась нога.
– Я помню ее, – произнесла Лилит, снимая с вешалки очередное платье. Фигурой мы сильно отличались. Я была худая и нескладная, а у Лилит имелись округлости в нужных местах. – Твои предки часто ее напевали, поднимаясь
