и демократический антитоталитаризм» и сожалеет, что в России не проводилось публичных дискуссий (или покаяния) о прошлом, «аналогичных дискуссиям в Германии»[7]. Юрий Пивоваров разделяет сходное видение, клеймя «советское» как «более широкое, глубокое, органичное, устойчивое и опасное, чем коммунистическое», как «насилие par excellence… насилие над «злом» и борьба со «злом» forever»[8]. Если Юрий Пивоваров рассуждает с либеральных позиций, то с ним единодушен по этому вопросу и консервативный Сергей Кортунов, для которого «отказ от больной советской идентичности» должен довести до «восстановления исторической российской идентичности»[9].
Эффект подобных сравнений на первый взгляд подобен упаковке общественных зданий художника Кристо – тонкая ткань покрывает каменное здание, не разрушает его, но делает его невидимым, а для того, чтобы пожелать убрать завесу – словесную, живописную, цифровую, необходимо помнить его.
Отсюда и первый объект моего исследования отношений власть – национальная идентичность: историческая память постсоветской России, понятие «честная история», судьба «архивной революции», концепция единого учебника истории России, национальные мифы, объясненные широкой аудитории – почему память нации является мифологической, школы создают ее, университеты ее разрушают (но только в рамках академического сообщества). Историческая память не может обойтись без «исторической цензуры», поэтому я их рассмотрела с четырех различных точек зрений: с точки зрения центральной власти, провинциальной, с одной стороны, и либеральной и неосталинистской общественной мысли в постсоветской России, с другой.
Вторым объектом монографии является влияние переходного периода в России на моделирование российской идентичности, с ее советскими, русскими и российскими чертами, сочетающимися в национальные праздники, государственную символику, понятийный аппарат власти, это первый срез. Вторым срезом является переходный период в России через ключевые личности: Гайдар (как представитель и власти, и либеральной постсоветской интеллигенции), братья Никита Михалков и Андрей Кончаловский – как лучший пример советско-русских режиссеров, каждый со своей концепцией новой России. Третий срез – это политическая идентичность постсоветской демократии, и четвертый – феномен «декабристов Болотной» 10 декабря 2012 г. как гражданская идентичность постсоветского общества.
Третьим центром отношений власть – национальная идентичность в постсоветской России, по моему мнению, является Украина – российская Македония. События после второго майдана 2013–2014 и последовавшая гражданская война (активная на Юго-Востоке и пассивная в остальной части Украины) показали, что русская национальная идентичность не может быть исследована в целом без украинской национальной идеи в ее обоих проектах XIX в: две империи (Россия и Австро-Венгрия) – две украинские нации (Малорусская и Галицкая). Если Россия не может быть понята без Украины,
Страда, В. Настоящее как история. // Россия на рубеже веков, 1991–2011. Ред. и сост. А. Зубов и В. Страда. М., 2011. С. 16–17.
Пивоваров, Ю. С. Советская посткомунистическая Россия. // Россия на рубеже веков, 1991–2011. Ред. и сост. А. Зубов и В. Страда. М., 2011. С. 48–49.
Кортунов, С. В. Становление национальной идентичности: Какая Россия нужна миру. Учебное пособие для студентов. М., 2009. С. 304.
